Весеннее солнце даже на кладбище делает обстановку более теплой и жизнеутверждающей, как ни парадоксально это звучит. Тамара Николаевна, поймав себя на этой мысли, слегка улыбнулась. Она шла привычным маршрутом – сначала широкой липовой аллеей, а потом узкой тропкой, между тесно стоящими оградками. А вот и заветная могила!

      Бережно положив принесенные цветы на могильную плиту, она опустилась на скамейку.

      – Вот я и пришла, Ваня, – начала она мысленный монолог и перевела дыхание. – Не ждал? Ты уж прости, что не прихожу по родительским дням. Сам понимаешь, жена твоя здесь бывает, дети… заглядывают. А я боюсь им на глаза попасть. Не то чтобы боюсь… Ты же понимаешь. Мы ведь всегда с полуслова понимали друг друга.

      Она достала из пакета небольшие грабельки, щетку и совок, и начала убирать сухие ветки и листья. Сделав уборку и сложив инструмент обратно, снова села на скамейку, поправила растрепавшиеся волосы.

      – Сегодня не простая годовщина нашей встречи, Ваня, а круглая дата – сорок четыре года. Правда, такие даты никто не отмечает, но мы ведь с тобой оригиналы. Помнишь, как отмечали полуторагодовалый «юбилей» совместной жизни? Когда я спросила, в чем его особенность, ты ответил, что он на полгода больше годового юбилея, – она грустно улыбнулась. – Боже, сколько воды утекло! А я помню тот день, как будто это было вчера.

      Важенина подняла глаза, задумчиво посмотрела в ярко-голубую, без единого облачка высь. Ее взгляд затуманился, губы тронула едва заметная улыбка. Словно бы она и не здесь уже, в этом скорбном месте, а где-то там, в далекой молодости, рядом со своим любимым Иваном, живым, веселым, энергичным.

      Начало 50-х годов XX века

      Нет, больше она не позволит так обращаться с ней! Его пьяные загулы становятся невыносимыми. А главное, она давно не испытывает к нему ничего, хотя бы отдаленно напоминающее любовь. И какая там любовь? Чувство, которое было в начале их отношений, он давно подавил грубостью и невежеством. А последний случай в ресторане, где он устроил дебош, окончательно отрезвил ее. Приревновав к какому-то офицеру, пригласившему ее на вальс, он стал грязно ругаться, при этом больно сжимая и выкручивая пальцы. Все попытки усмирить этого хама приводили к обратному эффекту. В конце концов он едва не ударил ее. Если бы не тот седовласый мужчина, который молча вывел Юрия из зала, заломив