В зале было пустынно и душно. Два огромных вентилятора бездействовали. Стены были украшены деревянными рельефами. Немногочисленные посетители составляли две группы. Заезжая аристократия в джинсах и местная публика куда более серого вида. Приезжие обедали. Местные пили.

      Мы сели у окна.

      – Я забыл спросить, как ты добралась? Вернее, не успел.

      – Очень просто, ночным автобусом.

      – Могла приехать с кем-нибудь из экскурсоводов, бесплатно.

      – Я их не знаю.

      – Я тоже. В следующий раз договоримся заранее.

      – В следующий раз приедешь ты. Все-таки это довольно утомительно.

      – Жалеешь, что приехала?

      – Ну что ты! Здесь чудесно…

      Подошла официантка с крошечным блокнотиком.

      Я знал эту девицу. Экскурсоводы прозвали ее Бисмарком.

      – Ну чего? – произнесла она.

      И замолчала, совершенно обессилев.

      – Нельзя ли, – говорю, – чуть повежливее? В порядке исключения. Ко мне жена приехала.

      – А что я такого сказала?

      – Перестань, умоляю тебя, перестань…

      Потом Татьяна заказывала блинчики, вино, конфеты…

      – Давай все обсудим. Давай поговорим спокойно.

      – Я не поеду. Пусть они уезжают.

      – Кто – они? – спросила Таня.

      – Те, кто мне жизнь отравляет. Вот пусть они и едут…

      – Тебя посадят.

      – Пусть сажают. Если литература – занятие предосудительное, наше место в тюрьме… И вообще, за литературу уже не сажают.

      – Хейфец даже не опубликовал свою работу, а его взяли и посадили.

      – Потому и взяли, что не опубликовал. Надо было печататься в «Гранях». Или в «Континенте». Теперь вступиться некому. А так на Западе могли бы шум поднять…

      – Ты уверен?

      – В чем?

      – В том, что Миша Хейфец интересует западную общественность?

      – Почему бы и нет? О Буковском писали. О Кузнецове писали…

      – Это все политическая игра. А надо думать о реальной жизни.

      – Еще раз говорю, не поеду.

      – Объясни, почему?

      – Тут нечего объяснять… Мой язык, мой народ, моя безумная страна… Представь себе, я люблю даже милиционеров.

      – Любовь – это свобода. Пока открыты двери – все нормально. Но если двери заперты снаружи – это тюрьма…

      – Но ведь сейчас отпускают.

      – И я хочу этим воспользоваться. Мне надоело. Надоело стоять в очередях за всякой дрянью. Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам… Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, березы?

      – Березы меня совершенно не волнуют.

      – Так