а там где там туман над головой

      и бродят две собаки при луне

      и вороны торгуют пахлавой

      и честный воздух тонет в полынье

      и рад что снова богу угодил

      и от него спасения не ждут

      ни исаак ни гамлет ни ахилл

      ведь там где там стихов не пишет шут

      на небе маленькие лыжницы

      танцуют падая порой…

      дню умирающему слышится

      как плачет флейта за горой:

      он знает каждый нищ и стало быть

      в тепло стремится поскорей

      покуда принимает жалобы

      собачьи яростный борей

      собака превращается в слона

      слон в богом обожаемую птицу

      бескрылую: всё бегает она

      и бегает – ей по ночам не спится.

      дом остаётся домом день и ночь:

      он превратился б в дерево из соли

      или волну морскую он не прочь

      совсем не прочь но кто ему позволит

      были домики были дома

      а теперь на сто вёрст ничего.

      на прогулку выходит фамарь.

      дождь идёт: средоточием вод

      стали камни песок и кусты…

      не пади, удержаться сумей

      когда всласть испугаешься ты

      наступив на давидовых змей

      тень мучилась со светом. звук,

      урвав кусок у тишины,

      переводил устало дух.

      был в ожидании иных

      времён февраль недолгий лют,

      и души отделял от тел:

      отведав вдоволь белых блюд,

      зелёных он не захотел

      бегут по лесу упыри

      козлы и бегемоты

      а кто-то небу говорит:

      «какие ваши годы!»

      а кто-то любит тишину

      но промолчать боится

      а кто-то смотрит на луну

      и не глядит на птицу

      обветшал, заржавел он

      (от избытка влаги что ли?)

      станут бить со всех сторон –

      и закончится от боли.

      но – настырные – опять

      в небесах приобретённых

      станут господа ваять

      три фомы и два ионы

      будто в детскую больницу

      входит в размягчённый камень

      дождь… о как всего боится

      он, как щупает руками,

      ибо слеп, наряд еловый.

      он не первый, не последний…

      лист опомнившийся слово

      принял – змей вознёсся медный

      в преддверии стиха

      бумаги белый лист

      боится лишь греха

      уныния – он чист.

      он спит и видит сны

      но коль не запоёт

      средь множества иных

      то на костёр взойдёт

      первый сыном был, второму

      даже тенью не бывать.

      ходит по больному дому

      то ли призрак то ли тать

      то ли зверь – и сам не знает…

      зла и неизбывна ночь:

      веры нет у адоная

      чтобы страннику помочь

      знак вопроса в начале, в конце –

      многоточие. небо открыто,

      но летает кащей на яйце,

      своего не имея корыта.

      пожалел бы хоть кто старика –

      он и так из дурного металла…

      рыбы морем торгуют – а как

      ты хотел? – и имеют немало

      и всё же одного, не