острым взором отрезая

      птице лишнее крыло,

      крепко тень держал исайя –

      пальцы у него свело.

      но теперь живёт пехота

      даже посреди болот,

      и летать ей не охота:

      пехотинец – не пилот

      с фаустом некий бес – плотный дух

      беседует весьма оживлённо.

      близится ночь. тополиный пух

      щекочет ноздри. пахнет палёной

      травой. внезапно они

      умолкают: во двор въезжает

      в колымаге (господь, храни

      негодяев!) одна из шаек.

      стёкла бьют, превращая в пыль,

      но при том никого не ранят.

      атаман их – больной бобыль

      говорит игуане анне:

      «эй, красавица! голова

      у тебя холодна на ощупь.

      за тебя мне отдаст лаван

      дочерей, их служанок, рощу.

      всё отдаст, что ему скажу:

      иудей, почитай, не эллин»…

      расшутился дворовый шут,

      но все шутки его смертельны…

      духота на дворе. жара.

      жир стекает с деревьев чёрных.

      долгожданный рефрижера –

      тор, хотя он и бог упорный,

      не спасёт – не всесилен он.

      воздух плавится, бес-заика

      из души извлекает стон –

      он владеет лишь им и криком:

      остальное сидит сильней,

      и забрать не позволит фауст…

      солнце всходит. уснул эней.

      в ад спускается микки-маус

      мы с тобой когда-то были,

      но теперь без нас одна

      в мягких тапочках из пыли

      ходит-бродит тишина

      летит башмачкин в колеснице –

      не человек уже, но дух.

      он молод. он играет с птицей –

      один такой он стоит двух.

      за ним тираннозавр в шинели

      и пёс в жилетке меховой…

      снег упадает еле-еле,

      чтоб умереть на мостовой

      собака бедная собака

      большая белая собака

      больная беглая собака

      из воздуха воды и глины

      из камня из песка и праха

      невидима наполовину

      зато