Казалось, спуск на последний, седьмой ярус длится бесконечно. В голове пульсировала единственная мысль: Кирилл, самый умный, самый талантливый из них, сошел с ума. Свет убивал всех по-разному, теперь добрался до мозга. Или все дело в информации, о которой сказал академик?

      Панкратьев впустил ее, не требуя гарантий. Виктория вошла, и тяжелая дверь захлопнулась за ее спиной. Помещение «213» походило на внутренности поставленного на попа металлического пенала. Противоположную стену занимала консоль самоликвидатора.

      – Кирилл, что случилось?

      – Тебе сказали, что я добрался до их гребаных секретных файлов? В какое же дерьмо мы вляпались! Боже, какое дерьмо!

      – Ты о чем?

      – Помнишь Диану? Нам сказали, что она умерла при родах. Вранье! Они убили ее ради эксперимента. Она заболела раком, но они не захотели ее лечить. На последнем месяце отключили ей мозг, чтобы не умерла от болевого шока. Превратили в овощ, в живой инкубатор, подонки!

      – Ребенок родился здоровым…

      – И что с ним случилось дальше? Что они делают с нашими детьми?

      – Какими детьми? – опешила Быстрякова. – После смерти Дианы никто…

      Кирилл зло засмеялся.

      – Сколько раз ты беременела? И «естественным» путем, и искусственным? А остальные девчонки? Ты задавала руководству вопрос, почему беременность прерывают не сразу, а только когда плод оформится? Они отвечают: «Так нужно», верно? Так нужно, чтобы потом донашивать детей в искусственных матках! На третьем ярусе, куда нам нет доступа, находятся инкубаторий, родильня и ясли. «Неучтенные дети» им нужны для экспериментов. Мрази!

      – Мы знали, на что идем.

      – Разве? Да, мы согласились рисковать жизнями и здоровьем ради благородной цели. Но младенцы не подписывались на то, чтобы стать лабораторными мышатами! Никакая цель не оправдает такие средства! Я покончу…

      – …со всеми разом, младенцами в том числе? – жестко оборвала его Быстрякова.

      – Нельзя экспериментировать над детьми! Уверен, наверху, в большом мире, ничего не знают…

      – А ты знаешь, сколько тысяч детей в «большом мире» умирают от инфекций, от вирусов, от рака – ежедневно? Идет война, самая жестокая за всю историю человечества – война на выживание. Мы с тобой солдаты, рядовые этой войны. Мы стоим на самом ее «передке», – что это означает, ты понимаешь не хуже меня. Если рядовой начнет раздумывать, какой приказ командира выполнять, а какой – нет, сражение будет проиграно, не начавшись.

      Панкратьев застыл с открытым ртом. Потом плечи его поникли.

      – И что теперь делать?

      – Ты потребовал привести меня сюда, чтобы это спросить? Чтобы я решила за тебя?

      Кирилл отвернулся. Помедлив, кивнул.

      – Так не будет. Каждый решает сам, – твердо произнесла Быстрякова. – Для себя я решила. В своем окопе я останусь до конца.