Капитал Российской империи. Практика политической экономии. Василий Галин
Читать онлайн книгу.
связи замечал в 1912 г., что «Россия – не только страна высокой плодовитости, но и огромной смертности, – такой, какая не наблюдается ни в какой другой мало-мальски цивилизованной стране Европы»[67]. Основной причиной низкой продолжительности жизни в России был высокий уровень детской смертности (до 1 года). По этому показателю Россия превосходила Англию и Францию в 2 раза, а Швецию в 3,2 раза[68].
«Всякое народное бедствие <…>, – добавлял Н. Рубакин, – прежде всего, отражается на детской смертности, которая немедленно возрастает. Так, например, в 1905 г. из каждой тысячи умерших обоего пола в 50 губерниях Европ. России приходилось на детей до 5 лет 606,5 покойников, т. е. почти две трети… Такова, так сказать, нормальная смертность детей в России. Но в годы неблагополучные она становится еще больше…»[69]
Зависимость уровня детской смертности от достаточности питания была установлена еще Т. Мальтусом, который отмечал, что чем больше была нехватка питания, тем меньше детей доживало в аграрную эпоху до взрослого возраста[70]. Эти выводы подтверждала и статистика смертности по регионам России: в начале XX в. она была выше в перенаселенных центральных и центрально-черноземных губерниях, ниже – в западных и еще ниже в (хлебных) северочерноморских, новороссийских и украинских губерниях. В общем же, при существовавшей до 1913 г. пропорции в среднем в России ежегодно умирало на 1,5–2 млн человек больше, чем в развитых европейских странах, США или Японии.
Описания голода остались в наблюдениях русских писателей, например, таких как Л. Толстой, который, после посещения четырех голодающих черноземных уездов Тульской губернии, сообщал: «Употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, – с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, – хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все, – и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные… Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она несъедобна. Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют. Здесь бедные дворы доедали уже последнее в сентябре. Но и это не худшие деревни. Вот большая деревня Ефремовского уезда. Из 70-ти дворов есть 10, которые кормятся еще своим»… «Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было! И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живем!»[71].
Другой выдающийся современник эпохи – смоленский помещик А. Энгельгардт отмечал в своих письмах: русскому интеллигенту «просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем это действительно так. Не то чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем