земля сохраняет отпечаток его страдания

      и страдание становится менее

      концентрированным

      В семнадцатом веке ностальгия считалась болезнью, потом, ближе

      к двадцатому веку, веку революций и ускорения времени, о ностальгии стали

      говорить как о коллективной неизлечимой болезни. Это тоска по дому,

      которого ни у кого из нас не было. Пока мы тоскуем, мы останавливаем время

      и таким образом сопротивляемся своей конечности.

      иногда я чувствую себя бракованной

      иногда я вдруг понимаю

      что даже нереализованный потенциал

      не так страшен

      как приступы ностальгии

      которые неконтролируемо активируют

      какие-то мозговые центры

      и вполне себе счастливый человек

      начинает думать что после например детства

      его жизнь абсолютно бессмысленна

      она есть обман

      тот промежуток между смертью социальной

      и биологической

      когда ты уже умер

      но тебя зачем-то держат на аппаратах

      чтобы отложить похороны

      окончательное прощание

      Но если бы это касалось моих родных, я бы до последнего шанса держала их

      на всех возможных аппаратах.

      детская дурная привычка ждать

      что больной ребенок не произносивший

      ни слова за несколько лет своей жизни

      вдруг назовет тебя по имени

      а мертвый после долгого твоего взгляда

      откроет глаза и встанет

      литература нужна

      чтобы сохранить дом каждого человека

      его родину

      иначе ностальгия нас всех убьет

      мы будем выбрасываться из окон

      и падать друг на друга

      и эти горки из страдающих тел/людей

      станут современной понятной нам

      вавилонской башней

      на протяжении

      всего существования человечества

      мы все

      всего лишь хотим

      вернуться в свой дом

      в свою занебесную область

      к своему господу богу

      (больше всего на свете я боюсь

      отключения сознания)

      Иногда у меня бывают периоды большой слабости, и я возвращаюсь к людям,

      которые остались еще здесь, не умерли, никуда не переехали. Это мои

      школьные учителя, певчие из церковного хора, учительница воскресной

      школы. Когда я возвращаюсь, я чувствую себя невидимкой. Меня перестают

      замечать – так и должно быть, но человеку нельзя об этом узнавать.

      а на самом деле

      наверняка же

      там мы никогда не встретимся

      и наши расставания здесь

      это последние и единственные встречи

      после которых не будет ничего

      И с собой я больше не встречусь, и с учительницей воскресной школы я больше

      не встречусь, и с моей мамой мы больше никогда не встретимся.

      я никогда тебя не называла мамочкой

      может быть только в самом