Ямы мои. О.Покровский
Читать онлайн книгу.
На сэкономленные общие 15-20 копеек покупали пирожок, семечек, а то и просили усатых весёлых южан в фуражках -«Дядь, завесь нам самую маленькую гранатку на 15 копеек». Уж не знаю, были ли тогда гранаты по 15 копеек за штуку, но раза два нам удавались такие покупки.
У рынка можно было дождаться и нашей «девятки», все борта которой мы считали тогда самыми быстрыми троллейбусами, и нам казалось, что ни на одном маршруте больше так не гоняют. Обычно шиком считалось, стоя у заднего стекла и едва касаясь поручня, не болтаться сосиской на частых поворотах и многочисленных ухабах. На своей остановке мы выходили, но по домам расходиться не спешили. Мы же были такими взрослыми и самостоятельными сейчас, а дома что? А дома –сим-селявим- снова сделаемся детьми, и родители как всегда не смогут придумать ничего лучшего, как приставать с проверкой уроков, которые частью почему-то были даже не начаты выполняться. Воскресный день, многообещающе начавшийся таким весёлым утром, сменялся самым обычным вечером. И мы догуливали последние час-полчаса свободной вольготной беззаботности, долго толкались и прощались, после чего каждый мчался домой. Кто бы тогда знал, как сквозь толщу десятилетий, вспоминая такие моменты, захочется хоть разок ещё так же завалиться в тепло, сбросив пальто и валенки под вешалкой на полу, и услышать материнское –«А одежду Пушкин будет убирать? А ну, быстро! И мыть руки!»
Ан, нет. Всему своё время, и ты давно уже сам откричал собственным детям все команды, которые когда-то так тебе мешали наслаждаться жизнью.
Живя в деревне, всегда просился летом в город, а перебравшись в город, естественно, хотел на лето в деревню. И пока некому и некогда было моё сопливое величество туда сопровождать, болтался я по своему курмышу. Зрелище- сейчас понимаю-было то ещё… Нечёсаный после сна; обросший по причине дичайшей нелюбви к процессу стрижки- как нить расскажу, ибо причина этого вполне достойна рассказа; одетый исключительно сообразуясь с образом, примеренным на себя только что, чаще- пирата, индейца, либо бродячего ковбоя- искателя индейских сокровищ, то есть драные джинсы, завязанная узлом на тощем пузе клетчатая рубашка и хронически драные кеды – это был типичный летний я лет восьми-десяти. В кедину зашнурован раскрытый нож, на брюхе- ремень с кобурой, из которой торчал револьвер с отломанным дулом, а на спине на шнурке на манер капюшона древнее плетёное сомбреро- современный бомж такой одёжей, думаю, побрезговал бы, а мне тогда- самое то. Чем более злодейский, дикий и потрёпанный вид, тем, казалось, большее уважение буду внушать случайно встреченным бледнолицым ямчанам. И айда-ушёл в одиночку по пыльным пустым улицам и кривым прокалённым переулкам. Общался, конечно, со всеми встреченными, но компания у нас своя, и игры с чужими не приветствовались. А свои, понимаете ли, люди, конечно, вольные, однако родители для неких своих амбиций регулярно то одного, то другого из друзей возили невесть куда и зачем. Про себя-то я знал, где бываю и с кем, а вот их отъезды как-то выбивали из Наталия колеи заранее