Из тысяч нескончаемых утрат,

      Из боли оглушительной вчерашней

      Был выстроен твой персональный ад,

      Вполне привычный и почти домашний.

      Там стыли воды Леты, а за ней

      Струились дни, и каждый день был – судный,

      И стала тенью ты среди теней,

      Безликой, безымянной, беспробудной.

      Но я-то помню: ты была иной —

      Земною и до крайности отважной.

      И я спустился. Боги надо мной

      Смеялись иль мужи – не это важно.

      Но будет вечер чистым, как слеза,

      Свет нежности поборет злые тени,

      Я зацелую пальцы и глаза

      И головой уткнусь в твои колени.

      Так я решил – и, значит, будет так,

      Не устрашусь огня или металла,

      Ведь даже муки адские – пустяк

      В сравненье с жизнью, где тебя не стало.

      Хотя и не гожусь в поводыри,

      Я вызволю любовь из пасти ада!

      На это мне сказали: «Что ж, бери,

      Но здесь в её лицо глядеть не надо».

      Мы шли из невозвратной стороны,

      И тени нам кивали равнодушно.

      А стены были так раскалены,

      Что фонарей и факелов не нужно.

      Но вдруг меня объял холодный страх:

      А ты ль идёшь за мной дорогой зыбкой?

      И я взглянул… И тьму узрел в глазах,

      И встретился с циничною улыбкой.

      Ты, выдыхая сигаретный дым,

      Мне бросила: «Ну что же это значит?

      Не нравлюсь? А когда был молодым,

      То на меня смотрел совсем иначе.

      Ужель теперь пришлась не ко двору?

      А говорят ещё, что время лечит.

      И за любовь я много не беру:

      Две драхмы и стакан чего покрепче».

      Уже виднелся выход впереди,

      Но злое пламя позади мерцало.

      И прошептал я тихо: «Уходи!» —

      И тень любви немедленно пропала.

      С тех давних пор прошло немало бед,

      Но всё один лишь сон меня тревожит:

      Из царства тьмы иду на белый свет,

      Дорога длится, кончиться не может…

      Я сижу на камушке у Понта.

      Амфора пуста. Конец леченью.

      И, конечно, вовсе не для понта

      В ней пошлю папирус по теченью.

      Друг мой, мы с годами не умнеем!

      Я уже лет двадцать не был дома.

      Сам себе кажусь не Одиссеем —

      Бесприютным сапиенсом, хомо.

      Обогнули самый хитрый риф мы,

      Распознали женские приманки,

      А живу я у прикольной нимфы

      (Где-то в чём-то – даже нимфоманки).

      Если честно, мне поднадоело

      Шляться по гетерам с фраерами.

      Пенелопа кличет по e-мail’у:

      «Можешь возвращаться, но – с дарами».

      Но о ней наслышан я немало

      Самой сочной прозой – не стихами:

      Выткала,