Матерь Энеева племени! радость людей и бессмертных!

      О всеблагая Венера!¹ Средь плавно бегущих созвездий

      Свет проливаешь ты радостный на судоходное море

      И плодоносную землю! Все сущие в мире созданья

      Зиждутся только тобою и видят лучистое солнце —

      Ветры бегут пред тобой, в небесах облака разгоняя.

      Где появляешься ты, там искусница-почва цветами

      Путь устилает тебе; улыбается тихое море,

      И, успокоившись, небо все блещет лучистым сияньем.

      Как только милый свой лик открывает весна молодая

      И освобожденный Фавония творческий дух оживает,

      В воздухе птицы сперва возвещают твое появленье,

      Властно объятые мощью твоею до самого сердца.

      Вслед же за ними и звери бегут на привольные пастьбы,

      Переплывая ручьи. И таким образом твари живые

      Вслед за тобою идут все, куда ты их манишь,

      Силою чар упоительных и красотою влекомы.

      Словом, повсюду: на море, в горах, в быстротечных потоках,

      В чаще лесов густолиственных и в зеленеющем поле —

      Будишь во всяком ты сердце любви сладострастное чувство

      С тем, чтоб оно возродилось в грядущих затем поколеньях.

      Так как единая ты управляешь природой вещей всех,

      Так как и света ничто на земле без тебя не увидит,

      И нам же не мило ничто, и ни в чем без тебя нет отрады,

      То об участьи твоем я прошу при созданьи поэмы,

      Где о природе вещей говорить я отныне пытаюсь,

      Нашего Меммия² к сыну, которому ты, о богиня,

      Быть украшеньем во всем и во все времена повелела.

      Вечную даруй затем красоту моей речи, богиня,

      И ниспошли всяким подвигам диким военного дела

      Тихую дрему во все это время на море и суше!

      Так как одна только ты человечеству можешь доставить

      Радости мира, тогда как делами жестокими брани

      Оружевластный Мавор³ управляет. К груди твоей часто

      Он припадает, сраженный любви вековечною раной,

      И, приподнявшись к тебе с запрокинутой шеей суровой,

      Жадные взоры любви на тебе насыщает, богиня,

      И у тебя, возлежащей, дыхание уст он впивает.

      Тут-то обвей его телом священным и нежные речи

      С уст испусти, умоляя о сладостном мире для римлян.

      Ибо никак не могу обсуждать свой предмет я спокойно,

      Зная опасность в отчизне, а Меммиев сын благородный

      Также не может притом от общественных дел уклоняться.

      Ухо, однако, ко мне ты склони с напряженным вниманьем,

      Бросив заботы свои, и правдивому внемли ученью.

      Дара того, что из преданной дружбы тебе предлагаю,

      Не отвергай ты, доколе его не познаешь всецело.

      Здесь о богах и о неба высокой природе с тобою

      Речь я начну и открою вещей основное начало⁴,

      Коим все зиждется, крепнет, растет и плодится в природе;

      Также – во что претворяет природа все вещи по смерти.

      Это начало – материя, тельца вещей родовые,

      Как позволяю себе я назвать то в дальнейшем ученьи,

      Или зачатки вещей, – подходящее также названье, —

      Или же тельца первичные, так как из них все возникло.

      Что до природы богов, то она в существе непременно

      Радости жизни бессмертной в покое наивысшем вкушает,

      Чуждая нашим делам и от нас удаленная очень.

      Так как свободна она от опасностей всех и печали,

      Собственной силой мощна и от нас не зависит нисколько,

      То ни добром не пленяется вовсе и гнева не знает.

      Жизнь человека постыдно у всех на глазах пресмыкалась

      Здесь, на земле, удрученная бременем вероученья,

      Что из владений небесных главу простирало и сверху

      Взор угрожающий свой непрестанно бросало на смертных,

      Первый из смертных, кто взоры поднять к нему прямо решился,

      Родом из Греции был; он ему воспротивился первый.

      И ни святыня бессмертных, ни молнья, ни грома раскаты

      С неба его удержать не могли,