Под открытым небом. Том 1. Александр Станиславович Малиновский
Читать онлайн книгу.
Он вновь оказался на земле. «Отнялись», – со страхом пронеслось в голове. Карий стоял метрах в двадцати и смотрел на него. Левая рука лежала на газете. Шурка провёл ею по странице, она выпрямилась и он прочёл: «Волжская коммуна». «Деда всегда её читает», – подумал Ковальский и вяло перевернулся с живота на бок.
А к нему уже бежали люди. Помогли подняться, посадили на лавку. Пока подводили Карего, водружали бочку на дрожки, у Шурки боль прошла. Он встал с лавки, оттолкнулся от ограды и пошёл к повозке.
– Матери скажи, что ушибся, ездок, – сказала вслед хозяйка дома.
– Ладно, – неопределённо отозвался Шурка, погоняя Карего. Въезжая в воду, к ожидавшим его девкам, он уже не думал о случившемся.
Саман смяли и начали выкладывать чуть поодаль на ровном месте. На жести заполняли им большие формовочные станки, уминали ногами. Волоком их тащили в сторону. Затем поднимали, а кирпичи оставляли сохнуть.
…На второй день помочей, вечером, помогавшие гуляли у Любаевых во дворе. Шурку посадили наравне со всеми за стол на лавку, вернее – на доску, положенную концами на табуретки. Мать суетилась с закуской.
Пили «Под синей юбочкой» – так называли денатурат за его цвет. Его жаловали и женщины. Самогонки не было – боялись гнать. Остроухову принесли гармонь, а у Василия Любаева – балалайка. Они сели в торце длинного стола, на виду у всех.
После того, как выпили, заиграли подгорную. Задвигали лавками-досками. Дошла очередь и до Аксюты Васяевой. Она выплыла в круг и неожиданно красивым, сильным голосом озорно пропела:
Повели меня на суд,
А я вся трясуся.
Присудили сто яиц,
А я не несуся!
– Вот баба, – восхищённо сказал захмелевший дед Проняй, – кого хочешь в косые лапти обует.
– Да, ладно, она, по-моему, ещё не перебабилась, – непонятно возразил его сосед.
Шурка невольно слышит разговор.
– Ловко про яйца, – тянул своё Проняй, – моя тоже ещё только двадцать штук сдала, молока тридцать литров ещё надо отнести. А где брать-то? Дела…
– Где-где, – возражал сосед – дальний родственник Синегубого, – вон Шуркина мать выкручивается, Василий подшивает валенки, а она покупает масло, молоко и сдаёт. От налога куда?.. Шурка, тебе мать когда-нибудь масло мазала на хлеб?
– Нет, – сказал Шурка, – у нас масла не бывает, хлеб с молоком едим.
– Вот видишь, откель масло брать, с моими глазами только валенки и подшивать, – не сдавался Проняй.
Шурка, глядя на пляшущих в кругу, думал: «И почему все люди делятся на русских, украинцев, поляков, турок и других? Нельзя ли так, чтобы все были одинаковой национальности? Все были бы равными. И веселились, как сейчас». Об этом он сказал дядьке Серёже.
– Ага, – подхватил Серёга, – и все одного цвета бы: негры, цыгане, папуасы, англичане – все белые, нет, все чёрненькие, ага? И все на одно лицо. Мировая скукота.
– Да ну тебя, я серьёзно.
Запели «Катюшу». Шурке подумалось, что эта песня про его мать. Только в жизни всё