Свет. Майкл Джон Гаррисон
Читать онлайн книгу.r>
«Свет» с удивительной легкостью достигает того, что читатели ищут в лучших образцах жанра… Гаррисон привносит современную чувствительность в седое язычество научной фантастики.
Изумительно многогранное и ослепительное повествование… «Свет» представляет своего автора как остроумного, пугающе свободного и разностороннего стилиста и мыслителя, сравнимого с Уильямом Гибсоном в мастерстве создания слоев и поверхностей и описания того, как выглядит мир, отраженный в них… Поклонники научной фантастики и скептики в один голос рекомендуют направиться к этому Свету.
Эта космическая опера, в которую Гаррисон хитро вплетает аспекты астрофизики, фэнтези и гуманизма, переливается, как голограмма.
Космическая опера в стиле нуар. Роман Гаррисона умно и тонко соединяет размышления о жизненном выборе и парадоксы квантовой механики, приоткрывая дверь в возможное будущее.
1
Разочарованные действительностью
1999 год
Пока дело катилось к концу всего сущего, кто-то спросил Майкла Кэрни:
– Как ты хочешь провести первую минуту нового тысячелетия?
Это они такую послеобеденную игру в вопросы и ответы затеяли – в каком-то мрачном мидлендском городке, куда он прибыл с лекцией. Зимний дождь чертил кляксы на окнах столовой в частном доме, стекал по ним к оранжевому свету фонарей. Собравшиеся вокруг стола отвечали один за другим с великолепной предсказуемостью, кто-то лениво, кто-то сдержанно, но все – оптимистически. Собирались напиться до встречи под столом, заняться сексом, смотреть на фейерверки или наблюдать бесконечный рассвет с борта летящего лайнера. Но тут выискался смельчак:
– Вместе с чертовыми детишками, я полагаю.
Взрыв смеха, и следом:
– С кем-нибудь помоложе, чтобы сошел за одного из моих детей.
Опять смех. Общие аплодисменты.
Из дюжины людей за столом большинство строили планы в таком духе. Кэрни особо о них не думал и хотел, чтоб те это знали; он сердился на женщину, приведшую его сюда. Поэтому, когда очередь дошла до него, сказал:
– За рулем чужой машины на пути из одного знакомого города в другой. – Он выждал, пока сгустится тишина, потом с умыслом добавил: – И это должна быть отличная машина.
Раскатился смех.
– Ах, дорогой, – сказала одна, улыбнувшись ему через стол, – какой ты бука!
Кто-то сменил тему.
Кэрни позволил разговору идти своим чередом. Закурил и стал размышлять над идеей, которая его, пожалуй, удивила. В миг, когда она оформилась, когда он признался себе в этом, он понял ее деструктивность. Не в одиночестве или эгоцентризме было дело, не в общей картине происходящего здесь, в анклаве вежливого академического и политического самодовольства – в ребячестве. Проявления свободы, воплотившиеся в ней, – свободы теплой пустой машины, запаха пластика и сигарет, звука тихо играющей в ночи магнитолы, зеленого сияния приборной панели, общего чувства инструмента, применяемого по назначению с каждым поворотом трассы, – показались ему столь же ребяческими, сколь и удовлетворяющими. Такова была его жизнь до сегодняшнего дня.
На выходе спутница заметила:
– Не слишком-то взрослая мечта.
Кэрни изобразил свою самую мальчишескую улыбку:
– И правда не слишком.
Ее звали Клара. Ей было под сорок: рыжеволосая, тело в хорошей форме, хотя по лицу уже бежали морщинки и была заметна неудачная попытка хирурга их устранить. Ей приходилось усердно строить карьеру. Быть успешной матерью-одиночкой. Пробегать по пять миль каждое утро. Требовалось хорошо держаться в постели, наслаждаться сексом, нуждаться в нем, зная, как сказать в ночи мурлыкающим шепотком: «О да. Вот так, да. О да». Озадачена ли она, обнаружив себя в красно-кирпично-терракотовом викторианском отеле с мужчиной, которому все эти достижения по большому счету безразличны? Кэрни не знал. Он оглядывал блестящие белые стены коридора, напоминавшие ему время, проведенное в младшей школе.
– Как-то это грустно прозвучало, – сказал он.
Он взял ее за руку и повел вниз по лестнице, после чего затянул в пустую комнату с двумя-тремя бильярдными столами, а там убил так же стремительно, как и всех прочих. Она глядела на него: интерес в глазах успел смениться удивлением, прежде чем зрачки подернулись пленкой. Он был с ней знаком месяца четыре или около того. В начале их отношений она его описывала как «серийного одноженца»; оставалось надеяться, что теперь ей понятна ирония, если не лингвистическое преувеличение, этого термина.
На улице (передергивая плечами и раз за разом быстро вытирая рот тыльной стороной руки) он на миг словно бы заметил движение – тень на стене, намек на перемещение в оранжевом свете фонарей. Дождь, пороша и снежок летели с небес все разом. Ему показалось, что в месиве этом мечутся десятки светящихся мошек. Искры, подумал он. Везде искры. Он поднял