Мою улыбку не назвать искренней, в ней всегда сквозит слишком много хитрости, но когда я довольна, этому сложно противиться. Сейчас я улыбаюсь, как сытая и обласканная кошка. Мои глаза – щёлки, я готова замурлыкать, возможно, даже позволю себя погладить.

      – Здравствуйте, – улыбается в ответ Сафико. – Вы не могли бы подсказать, где я могу найти Захара?

      – Здравствуй, Сафико. Он скоро подойдёт. Это его кабинет.

      Живая. В закрытом платье и бежевом пальто, по плечам и спине рассыпаны блестящие кудри, в глазах радость и немного тревоги, брови и губы выдают удивление. Когда я видела её в прошлый раз, её лицо не выражало ничего. Я не успела заплатить ей добром за добро, и до самого момента, как перед ней открылась дверь, боялась поверить, что план удался. Что моя подруга жива.

      Жестом приглашаю садиться.

      – Извините, как вас зовут?

      – Васса.

      – Боюсь, ваше имя мне незнакомо, – продолжает сыпать этикетными любезностями Сафи, расправляя подол, прежде чем сесть на предложенный стул.

      Снова улыбаюсь.

      – Откуда вы обо мне знаете?

      – Ну, мне многое известно, – неопределённо протягиваю я, – например, я знаю, что ты впервые в городе при Храме. Серьёзно занимаешься медициной. Родилась в семье адептов Воды. Прожила всё время в одном из городов Стихий. Никогда по-настоящему не влюблялась. Всей одежде предпочитаешь платья и очень любишь лето.

      Сафико серьёзно растерялась, но решила обернуть сказанное в шутку.

      – Если вы всё знаете, может расскажете, что происходит в городе? За пределами Храма все сами не свои, а в Храме – ни души.

      – Всё просто, – подкупающе искренне вздёргиваю плечом, – в Храме сегодня день генеральной уборки.

      Захар с трудом приоткрывает дверь, затаскивая за собой на первый взгляд сопротивляющегося пациента.

      Сафи вскакивает с места. Захар мельком одаряет её взглядом. Хмурый мужчина за ним шумно дышит через нос, безжалостно стуча по полу костылями.

      – Тяжёлое утро, Остап? – мимоходом интересуюсь я, подворачивая рукава неоправданно дорогой рубашки.

      Всклокоченный Остап смотрит на меня из-под сивых бровей. Ему неинтересно, откуда я знаю его имя. Захару должно было стоить немалого труда вытащить его из унылой берлоги, в которой не менее уныло тянулись для инвалида невыносимо пустые и долгие годы.

      – Как любое последние восемь лет, – хрипло отвечает мужчина, постаревший до срока.

      Отчаяние, тщательно скрываемое, глядит на меня из серых глаз.

      Взмахиваю двумя пальцами левой руки. Захар понятливо отнимает у повисшего в воздухе калеки