– Вот что, – говорит мне Хэм, когда я как-то забегаю в паб без Мирей, – ты позволишь мне задать от лица всей компании пару идиотских вопросов? Мне, конечно, страшно, но я человек поживший, уже не сказать, что безвременно погибну, верно?

      Я невольно фыркаю.

      – Ну, в крайнем случае я тебя пивом оболью.

      – Идет, – быстро отвечает Хэм, – вот скажи, ты помнишь, в ту пятницу Гершеле приходил с женой?

      – Да-а-а-а, – отвечаю я и невольно улыбаюсь, – какая же обалденная у него жена! Кудри, э-э-э, обводы… Глаза зеленые…

      – О да. А вот теперь скажи – ты когда на нее обратила внимание?

      – Как когда? Ну вот, Гершеле подходит к столу нашему и говорит, что-де вот, знакомьтесь, супруга…

      – Ло, – говорит Хэм веско, – открою тебе небольшой секрет. В этот момент большинство мужиков перестали ее видеть. Объяснять надо?

      Я молча качаю головой.

      – Второй идиотский вопрос, – объявляет Хэм и глядит в стакан, – а твоя подруга ты знаешь куда смотрела в это время?

      Я задумываюсь. Нет. Не знаю. Где она сидела, конечно, знаю – а куда смотрела?

      – Так вот, Ло, она смотрела на тебя. И когда ты увидела гершелевскую женушку, то начала бледнеть. А вот когда ты попялилась в свое удовольствие, а потом встала и ушла с Джонсоном за киями, порозовела обратно.

      – И что ты хочешь этим сказать?

      – И ты, и твоя девочка такие же лесбиянки, как я испанский летчик, – припечатывает Хэм; – просто то, что происходит в ее голове, понять можно – она считает тебя мужиком и во всем исходит из этого. Я бы так бледнел, когда ты с Джонсоном играешь – Джонсон плечистый и развелся недавно.

      Я пожимаю плечами.

      – А что происходит в твоей голове, я не понимаю. И, как я вижу, ты мне тоже не объяснишь.