За ночь возбуждение не улеглось. Оно еще больше взвинтилось, когда во время обеденного перерыва мы вошли в нашу кантину и увидели баланду из сушеной брюквы. В порыве злобы мы опрокинули парашу (бак) с баландой, разбросали гнилое кольраби по всему полу. А ведь мы были так голодны. Еще вчера мы дрались бы за каждый ломтик сушеной брюквы, языком вылизали бы весь пол, если бы он был залит баландой. Сегодня другая доминанта овладела нами.

      Немцев взволновало это происшествие. Они приняли его за бунт против властей, ибо знали: Heute ist Leninsgedenktag469. Явился лагерфюрер, за ним шеф с обермайстером, обманн470 Монн и другие. Кишлер встревожен [был] не столько политической, сколько экономической стороной дела. Его до глубины души возмутило наше пренебрежительное отношение к такому высокоценному продукту, каким в глазах немцев является кольраби.

      Лагерфюрер и шеф выгнали нас из кантины, заперли ее и вызвали на место гештаповцев. Прибывший вскоре комиссар гештапо почему-то равнодушно отнесся к происшествию. Допросив с пристрастием многих из нас (надлежащее количество зуботычин и ударов было отпущено сполна), он порекомендовал шефу и лагерфюреру самим расправиться с нами. А если подобный случай повторится, сказал комиссар, тогда гештапо предпримет более крутые меры. С тем он и уехал.

      Итак, все обошлось хорошо, а могло бы окончиться большими неприятностями для многих пленяг. Правда, почти всех посадили на хальбрацион (на 1 неделю), а Каримова и меня на 3 дня в целле (карцер).