Сукины дети. Тот самый. Татьяна и Дмитрий Зимины
Читать онлайн книгу.
сковырнув себя с табурета, я принялся рвать дверки шкафов, одну за другой, пока не нашел полиэтиленовый сине-красный килограммовый пакет с надписью: "Соль йодированная, пищевая".
Зубами вскрыв упаковку, я стал сыпать соль на пол, двигаясь вокруг барной стойки, захватывая в круг себя и скрючившегося у ножки стола Геру.
Скулить тот уже перестал, но лежал в позе эмбриона, обхватив ножку руками и ногами, зажмурившись и выплёвывая воздух вместе со слюнями, сквозь крепко сжатые зубы.
Очертив круг, я бросил пустой пакет на пол и вновь полез в шкафчик. Где у шефа хранится "Арктика", я знал. И теперь – я это чувствовал – самое время было её достать.
О дикости и нереальности происходящего я больше не думал – лужи крови, оставленные призраком, только начали подсыхать…
Гере я влил водки, просто разжав зубы горлышком. Он глотал, как голодный младенец молочную смесь. Гулко и со всхлипами.
Себе я налил в рюмку и высадил одним махом, не почувствовав ни вкуса, ни запаха. Налил еще одну – с тем же результатом.
Потянулся к пачке, но та была пуста. Тогда я взял сломанную Герой сигарету со стола, прикурил и выпустил дым в пол. Поспешно отвёл глаза… Как и кровь, раздавленные насекомые остались на месте, и приятности вида не способствовали. В воздухе преобладал тяжелый металлически-маслянистый запах. Смешиваясь с перегаром Геры, букет был непередаваемый.
Поднявшись с табурета, я вытянул руку – стараясь не выйти из солевого круга – и открыл форточку. В лицо ударил морозный воздух. Пахло снегом, мокрым асфальтом, выхлопными газами и своеобычной сыростью реки, которая не исчезала даже в самый лютый мороз.
Так я стоял минуты три: глубоко дыша, перемежая вдохи с затяжками. Выпускал в форточку сигаретный дым, и ни о чём не думал.
Наклонился поднять Геру, только когда почувствовал: отпустило. Я готов разговаривать, не калеча подозреваемого…
Подняв гостя за воротник пальто, я взгромоздил его на стул – с табурета тот бы сверзился, и прислонил к спинке.
– Сколько ты продул, Герасим?
Говорил я тихо, положив руки на стол, как любил это делать шеф – только без револьверов. И глядел на него эдак проникновенно…
– Гер… Герман я. А не Герасим, – сказал тот, жадно глядя на бычок у меня в пальцах.
– Это несущественно. Так сколько?
– Две… Двести штук. Зелёными.
Неудивительно, что Гера начал заикаться. А я вновь вспомнил отца: также, как и у него, у меня была гетерохромия – один глаз карий, другой – зелёный. Так вот: отец говорил, что правду он может вытянуть из любого. Стоит пристально посмотреть – и человек начинает заикаться… А потом выкладывает всё, как на духу. Большого значения этой своей особенности он не придавал, но втайне очень гордился.
Со мной, чтобы заикались, ещё не бывало. Но взгляд разных глаз, я заметил это давно, внушает большие неудобства. Особенно, если психика и так в полном раздрае…
– Когда? – выстрелил я новым вопросом.
– Месяца… Ик, полтора назад.
– И