Отныне нас было десятеро: трое мужчин, подросток, ребенок, собака и четыре осла.

      Хотя Маэль выздоравливал, он еще не окончательно восстановился. У него пропали вкусовые ощущения и обоняние, он чувствовал аромат цветов не больше, чем вонь тухлятины, а во время еды не замечал разницы между грибами, гранатом и жареной бараньей ногой. Все казалось ему одинаково пресным. У меня было сильное подозрение, что это последствия трепанации, о побочных эффектах которой некогда упоминал Тибор. Я был недоволен своей работой, но не мог больше задерживаться в Тафсаре, как и Гавейн, и предложил отцу сопровождать нас. Преданный своему сыну Саул не колебался: он без сожаления покинул общину лесорубов и поступил ко мне в услужение. «Ведь теперь всякий раз, когда я буду валить дерево, мне будет казаться, что я убиваю своего сына…» Так что я выменял бронзовое орудие на осла, который нес Маэля и нашу поклажу. Кортеж возглавляли Волшебник со своим немым слугой и три их осла.

      Как-то солнечным утром Гавейн попросил меня следовать за ним.

      – Пойдем-ка, Нарам-Син, я открою тебе один секрет.

      Жара завладела всем: воздухом, травами, камнями, животными и людьми. Она замедляла наши движения, парализуя нас до полного оцепенения и подчиняя себе даже запахи и звуки. От берега ручья больше не поднимались испарения свежего ила. Под воздействием жары умолкли птицы и насекомые, затих плеск воды. Ветер сник и превратился в дыхание равнины.

      Мы присели на берегу.

      Гавейн достал из своей котомки какой-то сверток. Сорвав с него тряпки, он показал мне комок глины, смочил пальцы и принялся месить и разминать ее.

      – И это твой секрет? – насмешливо воскликнул я. – Что же тут особенного? Ты частенько вертишь в руках землю.

      – Ну будь дураком, Нарам-Син!

      Он разделил комок на маленькие кусочки и придал им форму ровных прямоугольников.

      – Ну что же, – вздохнул он, – перейдем к главному.

      Волшебник взмахнул тростниковой