На протяжении нескольких последующих дней жизнь Маниоро висела на волоске. Временами он проваливался в такую глубокую кому, что Леону приходилось прикладываться ухом к его груди, чтобы понять, дышит ли он еще. В другие часы стонал и хрипел, метался, обливаясь потом, скрипел зубами и кричал. Лусима и Леон сидели справа и слева от больного, следя за тем, чтобы тот в приступе лихорадки не поранился еще сильнее. Ночи были длинные, и никто не смыкал глаз. Разведя небольшой огонь, они коротали время за негромкими разговорами.

      – Чувствую я, родился ты не на далеком острове за морем, как большинство твоих соотечественников, а здесь, в Африке, – сказала как-то Лусима. Ее поразительная проницательность уже не вызывала у Леона удивления. Не услышав ответа, она продолжала: – И родился к северу отсюда, на берегах великой реки.

      – Ты права. Так оно и есть, – согласился Леон. – Место, где я родился, называется Каир, а река – Нил.

      – Твоя родина – эта земля, и ты никогда ее не покинешь.

      – Об этом я никогда и не думал.

      Лусима перегнулась через сына и, взяв Леона за руку, закрыла глаза и на какое-то время умолкла.

      – Я вижу твою мать, – сказала она. – Большого ума женщина. Чуткая и отзывчивая. Вы с ней близки по духу. Она не хотела, чтобы ты уезжал.

      Темные тени печали залегли в его глазах.

      – И отца твоего я вижу. Это из-за него ты ушел.

      Леон кивнул:

      – Он обращался со мной как с ребенком. Заставлял делать то, чего я не хотел. Я отказывался. Мы часто ругались, и мама страдала из-за этого.

      – И что он заставлял тебя делать? – спросила Лусима с видом человека, знающего ответ.

      – У моего отца одна цель – деньги. Ничто больше его не интересует. Даже жена и дети. Он очень тяжелый человек, и мы с ним друг другу не нравились и сходились плохо. Уважение к нему у меня, наверное, есть, а вот восхищения точно нет. Отец хотел, чтобы я работал с ним, занимался тем же самым. Меня такая перспектива не радовала.

      – И ты убежал из дому?

      – Не убежал – ушел.

      – Что ты искал?

      Он задумался, потом покачал головой:

      – Честно говоря, не знаю. Не знаю, Лусима Мама.

      – Так ты не нашел того, что искал?

      Он неуверенно покачал головой. Потом вспомнил Верити О’Хирн и пожал плечами:

      – Может быть, кого-то и нашел.

      – Нет. Только не ее. Не женщину, о которой ты думаешь. Она всего лишь одна из многих.

      Вопрос вырвался сам по себе, прежде чем Леон успел остановиться.

      – Откуда ты знаешь о ней? – И сам ответил: – Ну конечно. Ты ведь там была. Ты так много знаешь.

      Лусима усмехнулась. Некоторое время они молчали. Молчание было приятное, теплое, дружелюбное. Он ощущал странную, непонятную, но прочную связь с ней, как будто она и впрямь была его матерью.

      – Мне не очень нравится то, как я сейчас живу и что делаю, – сказал наконец Леон.

      Сказал в каком-то смысле неожиданно для себя, потому