Преступление и наказание. Федор Достоевский
Читать онлайн книгу.
же! И привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец-человек привыкает!» – Он задумался. – Ну а коли я соврал, – воскликнул он вдруг невольно, – коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род то есть человеческий, то значит, что остальное всё – предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть!»
Это одно из ключевых мест романа. Спросим себя: а в чем «новое слово» Раскольникова, о котором он постоянно думает, о котором он писал статью, о котором он говорит Соне? Ведь арифметика, по которой за жизнь гадкой старушонки можно купить тысячи молодых жизней – «всё это были самые обыкновенные и самые частые» разговоры, ничего нового в них не было; в делении на два разряда – тоже ничего нового: Раскольников пишет статью свою «по поводу одной книги», вероятно, книги Наполеона III о Юлии Цезаре, где это деление совершенно очевидно (как прежде у Томаса Карлейля). Думаю, «новое слово» заключалось в нарушении предписанного судьбою деления: Раскольникову достался жребий «твари дрожащей», а он покусился на власть «над всем муравейником», не согласился быть «подлецом» и пользоваться Дуниной жертвой. Если Бог допускает Лужиных и Свидригайловых, жертвы Сони и Дуни, то нет Бога, а значит, нет и «предрассудков» – различения добра и зла. Но проверить это можно только поступком, пробой («Я попробовать сходил»). В подготовительных материалах к роману есть запись под заглавием «Капитальное»: «Соне. Возлюби! Да разве я не люблю, коль такой ужас решился взять на себя? Что чужая-то кровь, а не своя? Да разве бы не отдал я всю мою кровь, если б надо?» Он задумался. «Перед Богом, меня видящим, и перед моей совестью здесь сам с собою говоря, говорю: я б отдал!»[17] «Как низки, гадки люди… Нет! сгрести их в руки и потом делать им добро»[18]. Возможно, этот переход мыслился как разрушение самого этого жестокого деления, но герой «по эту сторону» остался.
Сопоставление Дуни и Сони, «Сонечкин жребий» применительно к сестре важен для Раскольникова не только идеей жертвенности и любви. Он говорит Соне: «Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку!» Первый смысл очевиден: убивая человека, ты убиваешь человека, образ Божий в себе. Но заметьте, как связал автор всех персонажей: Лизавета – сестра Алены Ивановны, Соня и Лизавета – крестовые сестры, Соня и Дуня неоднократно приравниваются одна к другой в готовности к самопожертвованию, а Дуня – сестра Раскольникова. Все люди – родня (об этом написана замечательная притча Стефана Цвейга «Глаза извечного брата»).
Неслучайна отчаянная реплика Сони: «Что вы, что вы это над собой сделали!», – и сразу же: «Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!» А в прошлую встречу Раскольников скажет: «Я всему страданию человеческому поклонился». И знаменитое (там же): «Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги». Так проявляется двойное время (двойной масштаб) романа:
Там же. С. 83.