А тишина вокруг такая,

      Что слышно, как порхает снег

      И как полоска золотая

      От солнца начинает бег.

      И обмякают телом ели,

      Забравшись в ласковый сугроб.

      А завтра вновь придут метели,

      Крестя двумя перстами лоб.

      И так завьюжит, закудрявит,

      Что в лес дороги не найдёшь.

      А нынче солнце ковшик ставит —

      И не захочешь, а попьёшь.

      И с медовухи поднебесной

      Затеешь смачно «трепака»,

      А бор качается отвесно,

      И тишина вокруг… пока.

      Крик лисы, обошедшей капканы.

      Голос нежный, влекущий к любви.

      Это я – без прикрас и обмана,

      С колдовством оборотным в крови.

      Рыжей шерстью себя одеваю,

      Чтобы мороком тешить Луну,

      Ворожу, скалю зубы и лаю,

      Не давая безмолвия сну.

      А потом выхожу на тропинку,

      Что ведёт к дому важных господ.

      Кимоно, скрытый взгляд и корзинка

      Обеспечат мне выход и вход.

      Тело нежное – хокку на шёлке.

      Звон струны – равнодушия порог.

      Стены тонкие – ушко иголки.

      Страсть кицунэ – для смертных ожог.

      Подползаю смиренно к коленям,

      Чтоб сыграть на гордыне мужской.

      Зверь на запах приходит из тени,

      Чтобы слиться всей кожей со мной.

      Свет луны льётся маслом фонарным,

      Завлекая людей-мотыльков.

      Ухожу. Только в нише алтарной

      Оставляю след лисьих зубов.

      Прислал мне пустоту

      На рисовой бумаге.

      Что ты хотел сказать —

      Вернёшься по весне,

      Или зима меж нами?

      Чужая жизнь,

      Как лодка на пруду,

      Запрятана в ивняк,

      Стоит без вёсел.

      Без разрешенья в ней не поплывёшь.

      Кленовый лист,

      Как угли на жаровне,

      Пылает, согревая сердце мне.

      Как терпок аромат

      Былых страданий!

      Монетой стёртой в кошельке

      Луна средь туч играет.

      На миску риса только хватит.