Когда мне было шестнадцать, я жил в детском пансионе. Мы носили симпатичную форму – соломенные шляпы и пиджачки. А вне школы я вечно бегал босой и нечесаный, изо всех сил стараясь поддерживать этот «имидж». Тогда же, в шестнадцать, обучился мастерству пилота. Я начал управлять самолетом раньше, чем сел за руль автомобиля! А еще у меня был собственный мопед. И вообще я любил свободу во всех ее проявлениях, в том числе и свободу передвижения.

      Иногда школа превращает людей в бессмысленное стадо, но я всегда был независимым. Мой отец был военным, и каждые два года мы переезжали из страны в страну. Всякий раз надо было заново заводить друзей, а это воспитывает самостоятельность. По поводу девочек я старался не переживать. Говорил себе, что дела сердечные рано или поздно как-то устроятся.

      Поначалу мне пришлось пойти по стопам отца – армия помогала оплачивать университет. Но через некоторое время покинул службу, в частности, потому что поставил себе цель: я хотел, чтобы моя жизнь была более интересной и яркой. Я не желал идти путем, проторенным отцом. Однако сейчас, оглядываясь назад, одним из самых запоминающихся дней своей жизни я считаю день установления мира в Югославии после бомбардировок Косова. В авангарде тридцатитысячной колонны солдат НАТО я совершил тогда марш-бросок к аэропорту под Приштиной, где мог возникнуть конфликт с российскими миротворцами[16].

      С юности я направо и налево рассказывал всем, что обязательно стану профессиональным музыкантом. Таким образом я загнал себя в угол: надо было исполнять обещанное, иначе меня сочли бы трепачем. Только добравшись до Лос-Анджелеса и подписав контракт на первую запись, я понял, что вообще-то тысячи людей пытаются добиться успеха на этом поприще. До этого я и не задумывался о возможной конкуренции. Хотя по моим песням, наверное, видно, что у меня всегда было много надежд и в то же время некоторая тревога относительно будущего.

      В шестнадцать меня посещали