А хляби вокруг непролазные,

      И небо по-зимнему смотрит

      На липкую, скользкую грязь.

      Растения спутались разные

      Над кочками по два и по три,

      В холодную лужу глядясь.

      Но есть и живое, и свежее,

      Весеннее в старой постели

      Свалявшейся, мокрой травы.

      Пробилось на свет чудо нежное,

      Подарок последней метели,

      Цветущий почти без листвы.

      О крокусы! Чашечки белые

      И смелые – души открыты,

      И воздух в которых – вино.

      Я пью его – вкусное, спелое,

      А чашечки снова налиты,

      И радости в сердце полно.

      Вывела наседка необычных,

      Непослушных жёлтеньких цыплят.

      Я гляжу и вижу: в их обличье

      Предки водоплавающих спят.

      Зёрнышко нашла комочкам этим,

      Раскопала лапами в пыли,

      А они, усердья не заметив,

      По наитью к озеру пошли.

      Тёплые, пушистые, и всё же —

      Вереницей к цели напрямик

      И поплыли стайкою, похожей

      На пловцов исконных в лучший миг.

      Для забот наседки здесь не очень

      Благодатное житьё-бытьё.

      Бегает по берегу и квохчет

      Сердце материнское её.

      Здесь не надобна хитрость Улисса,

      Чтоб увидеть, кому кто свояк.

      У людей есть своя закулиса,

      У Земли – закулиса своя.

      Только станет всесильная знать

      Возводить золотые чертоги,

      Глядь – другая стоит на дороге.

      Впору сызнова всё начинать.

      Зелёные птенчики-листья

      Научатся скоро летать,

      Расцветка появится лисья,

      Брусничной поры благодать —

      Осенней портнихой одета

      Всему окружению в масть.

      И каждое дерево это

      В лесу – многодетная мать.

      Мне приснилось, что я – страж ворот подмосковных усадеб,

      Знаменитых, беспечных, затейливых, вечных оград.

      Много редких гостей с аксельбантами, густо-усатых,

      Изувеченных сечей, промчались вперёд и назад.

      Но однажды к воротам пришёл с нищим посохом инок,

      Сбоку сумка пустая болталась, как плаха его.

      Закричал я: «Чей родственник ты? Здесь князья да княгини».

      «Я не князь, – он ответил, – и я не от мира сего».

      Вот рискну, пропущу бедолагу в железные двери

      И закрою опять, скрежеща, на замшелый засов.

      Он