Призрак прекрасной дамы. Елена Жукова
Читать онлайн книгу.
эхо дважды подтвердило его слова. – А если вы считаете меня недозрелым, то какого хрена прицепились ко мне?
– Не понимаю, сударь, причём здесь хрен, но я уже имела случай объяснить: мне нужна ваша помощь.
– Вы снова про ваш проклятый фамильный перстень? Хотите, чтобы я украл его для вас?
– Я хочу, чтобы вы вернули перстень законным владельцам – потомкам рода Тормазовых, – назидательным тоном повторила графиня уже предъявленное ранее требование. И словно точку поставила – ткнула пальцем в крышку пианино, и от этого с клавиатуры сорвалась звенящая решительностью нота.
– А если я не соглашусь, вы так и будете меня доставать?
– Доставать? Откуда?
– Доставать – значит приставать. Вы так и будете мне являться?
– Pardonnez-moi28, но у меня нет выбора. На кону стоит судьба рода.
Матвей устал препираться. Походу, её приставучее сиятельство так и будет прессовать его, пока не добьётся результата. Аццкий абзац! До приезда Татки и Денисова оставалось ещё пять дней. За это время графиня успеет затрахать вусмерть. Лучше было заключить тактическое перемирие: выслушать её детективную историю, и сделать вид, что на всё согласен. А через пять дней просто слинять в Москву. И прощайте, ваше сверкательство!
– Окэ, рассказывайте, – Назимов плюхнулся на соседний стул и приготовился к длинному рассказу. – Что там случилось с вашей ювелиркой?
– Ну так-то лучше, милостивый государь! – графиня растянула в улыбке собранные на резинку губы. – Надеюсь, вы осведомлены про Французскую революцию? Liberté, Égalité, Fraternité29 .
Матюха смутился: что за экзамен по истории? Ну, слышал он ещё в школе про взятие Бастилии и про Парижскую коммуну. Хотя больше был знаком с продукцией одноимённой фабрики – как-то раз ему заказывали исследование российского обувного рынка. И ещё он помнил дату главного национального праздника Франции – четырнадцатое июля. В студенческие годы это был зачётный повод выпить.
– Какая связь: украденный перстень и Французская революция?
– Именно во Франции началась история перстня, – старуха выдержала драматическую паузу. – Это было в самый разгар якобинского террора – в девяностые годы прошлого века.
Назимов смутно помнил «лихие девяностые» прошлого века – на них пришлось его детство. Тогда, говорят, «новых русских» отстреливали, как тарелочки на стенде. Но массового террора стопроцентов не было. И точно не было никаких якобинцев.
– Девяностые какого века? – переспросил он.
– Восемнадцатого. Тысяча семьсот девяносто третий год – самый кровавый во всей революционной смуте.
– Тогда это поза-поза-прошлый век, – подсчитал Матвей.
– Ах, как бежит время! – сентиментально вздохнула старая графиня. И, помолчав несколько секунд, продолжила. – Так вот, девяносто третий – это год казни его величество короля Людовика шестнадцатого де Бурбона и его несчастной супруги Марии-Антуанетты. После этого полились целые реки крови. По ужасному закону «О подозрительных» эти les monstres30 – якобинцы могли арестовать
Извините меня.
Свобода, равенство, братство.
Чудовища.