Он пришёл в палату через несколько дней – медсестра только расставила по коечным столикам тарелки с пахучей фасолью в томате (блюдо, видимо, настолько полезное, что не нуждается ни в мясе, ни в альтернативе), и нестройный лязг металлических ложек вяло потëк по стенам к далёкому потолку. Ели молча, без болтовни, с трудом приспосабливая замотанные конечности к приборам. Большинство оказалось в больничных пижамах по воле той конной повозки, что привезла бомбу на Уолл-стрит (официальные лица уже приписали событие анархистам, но местные разделились во взглядах, предпочитая обвинять каждый своего обидчика). Тобиаса встретили тепло и приветливо хриплым благодарным хором, в котором, однако, не доставало двух голосов: один из спасённых всё ещё цеплялся за грешную землю в крыле реанимации, а второй, тот самый «волевой человек», вот уже двадцать минут сидел в коридоре у приёмной врача, и перемалывал густой воздух больницы в бесполезные горячие выдохи. Двадцать минут назад с его глаз сняли повязки, и тихий, профессионально выдержанный голос упаковал в сожаление "зрение восстановить не удастся", добавив бодрое "зато живым остались!". Именно эти, последние слова, никак не давались Майклу. Он вертел их в голове, как годовалый ребёнок вертит в пухлых ладошках рубанок, и никак не может найти применение эдакой несуразной штуке… Вокруг жили звуки. Звуки переполняли слух, пугали резкостью, до тошноты набиваясь в черепную коробку. И нужно было принять их, согласиться с тем, что кроме этих треклятых звуков большие ничего и не будет в жизни. Что он, молодой сильный парень, талантливый, по словам редактора, стажёр лучшей газеты города, который несколько дней назад открыл карьеру первым самостоятельным репортажем, он, влюблённый в фотографию, джаз и красивых девушек двадцатилетний американец, теперь… калека? Ах да, простите, «к счастью живой» калека. Немыслимо. Неправда. Нет. Его жизнь закончилась, там, под стеклянной витриной. Он просто не дождался помощи и погиб, как погибли десятки других человек. Ему было нестерпимо больно, лицо кусали тысячи жал, прогрызая ходы в голове, а потом настало спасительное ничто, из которого он не вернулся.

      – Майкл! Рад, что ты уже на ногах! – заметив Кёртиса в коридоре, Тобиас направился к нему с чувством затаённого