Как было объявлено, папа навестил меня, и мне представилась возможность сердечно поблагодарить его за радушное приглашение, которое я не мог принять, поскольку, хотя я каждый день проводил несколько часов на ногах, мне удавалось разве что проковылять от постели до окна. Доктор пока запрещал мне покидать спальню, где меня заботливо окружали ширмы; мне даже не позволяли ходить по остальной части дома.

      Г-н Арвель пришел, чтобы поболтать. Говорил все время только он один, за что я был ему весьма признателен, поскольку не чувствовал себя в состоянии поддерживать беседу. Помню, что речь шла о процессе над Золя, и я обнаружил, что мой друг является заклятым врагом Дрейфуса. Он не хотел слушать никаких возражений против людей, облаченных в форму французской армии. Как это часто с ним случалось, скоро я понял, что он не имеет ни малейшего представления об обсуждаемом предмете.

      Незадолго до его ухода мы остались с ним на несколько минут наедине, и я попросил передать мои приветы мадам и мадмуазель Лилиан.

      К моему удивлению, он воспринял эту просьбу сдержанно и мрачно. Он нахмурился, и лицо его стало терять былую выразительность.

      Не буду строить из себя умника. Это изменение в лице, случившееся, когда я заговорил о его дочери, поразило меня тогда своей странностью, однако в тот момент я не придал этому случаю такого значения, с каким воспринимаю его сейчас. В сущности, я просто уверен в том, что на протяжении всего 1898 года былая проницательность изменяла мне. Думаю, что остроту ума мне значительно притупила болезнь. Иначе никогда в жизни я не проявил бы такого терпения, как в отношениях