Всю дорогу до Шереметьево я реву белугой. Мне кажется, все меня предали. Отец, Антон, Настя.

      Папин водитель хмуро косится на меня, а затем останавливает машину.

      – Перестань ныть, Катерина, – басит он недовольно. – На вот. Попей воды. Полегчает. – Протягивает мне бутылку.

      Делаю пару глотков и прошу.

      – Денечка, миленький, отвези меня на вокзал. Я к маме уеду. Пожалуйста!

      – Мне из-за тебя работу терять не хочется, Кать, – пресекает он всякие разговоры.

      Затихаю, стараясь свыкнуться с безысходностью.

      Стамбул, так Стамбул. Там тоже люди живут.

      Уже на подъезде к Шарику, на меня накатывает полное безразличие. Даже в сон клонит и немного подташнивает.

      Прикрываю глаза. Всего лишь на минуточку и распахиваю их уже на борту самолета. Рядом сидит ухмыляющийся довольный Айрат.

      – Как себя чувствуешь, севгили? – спрашивает участливо и тут же просит стюардессу. – Принесите, пожалуйста, моей невесте стакан воды.

      В голове шумит, уши закладывает, хотя самолет еще и не думал взлетать.

      – Мне надо выйти, – хочу подняться с места. Но ноги не слушаются, а язык заплетается. Кулем падаю обратно в кресло.

      – Садись поудобнее, милая. Что-то ты совсем разболелась у меня, – театрально вздыхает Айрат. Деловито убирает подлокотник между нами. Как куклу притягивает меня к себе. Накрывает пледом. Одна рука ложится мне на грудь и сжимает ее до боли, а другой Айрат достает из кармана какую-то шипучую таблетку, похожую на аспирин. Опускает ее в стакан с водой и подносит к моим губам.

      – Пей, Катя, – приказывает строго. – Не зли меня.

      Задохнувшись от возмущения, пытаюсь вырваться. Но мой мучитель одним тычком под ребра пресекает глупую попытку неповиновения. Боль черным тяжелым одеялом накрывает с головой. Глаза застилает слезами, а легкие давит от вакуума. Хватаю воздух губами, как пойманная рыба.

      – Пей, Катя, – угрожающе повторяет Айрат. И я пью. Пью.