Понадобилась неделя уговоров и обид, чтобы убедить Генриха занять его сторону.

      – Как я объясню это опекунам? – спрашивала мать. – Должно быть, кто-нибудь из конторы Шпинеля уже доложил им о твоем уходе.

      – Скажи, что у меня чахотка, – предложил Томас.

      – Или ничего не говори, – добавил Генрих.

      – Похоже, вы оба не понимаете, что, если я промолчу, они могут урезать мое содержание.

      – Тогда болезнь, – сказал Генрих. – Томасу необходимо поправить здоровье в Италии.

      Юлия покачала головой.

      – Нельзя относиться к болезням с таким легкомыслием, – сказала она. – Я думаю, ты должен вернуться в контору, принести извинения и приступить к работе.

      – Я туда не вернусь, – промолвил Томас.

      Томас видел, что в глубине души мать смирилась с тем, что он не вернется к Шпинелю, и теперь вместе с Генрихом они пытались уговорить ее выделить Томасу содержание. Потерпев неудачу, он обратился к сестрам:

      – Разве правильно держать меня в черном теле?

      – А чем ты намерен заняться? – спросила Лула.

      – Я буду писать книги, как Генрих.

      – Никто из моих знакомых книг не читает.

      – Если ты мне поможешь сейчас, я обещаю помочь тебе, если когда-нибудь у тебя возникнет непонимание с матерью.

      – А мне? – спросила Карла.

      – Вам обеим.

      И сестры заявили Юлии, что иметь в семье двух писателей весьма престижно. Их начнут приглашать в лучшие дома Мюнхена.

      В конце концов Юлия сказала Томасу, что не возражает против его поездки в Италию.

      Она написала опекунам, что следует совету врачей. Тон ее письма был тверд и решителен.

      – Единственное, что меня беспокоит, – это обычай итальянцев разгуливать по ночам. Хватит с нас этого. До сих пор не возьму в толк, что ты забыл на улицах. Генриху придется пообещать мне, что ты будешь рано ложиться.