«Итак, мой отец был мелким торговцем. Его лавка имела размер 2х3 квадратных метра. Торговали в ней всевозможными товарами. Там были и керосин, и подсолнечное масло, шорные товары, конфеты и мыло, мануфактура. Об обороте такой лавки можно судить по тому, что в великий базарный день, вечером, вся выручка выкладывалась на стол и всеми пересчитывалась. Как я помню, она составляла 14 рублей. Все же это было достаточно, чтобы 8 человек могли существовать. Несмотря на скудные средства существования, мы не были самыми бедными. Отца своего я помню плохо. Знаю, что он был черноволосым, высокого роста и, по-видимому, красивым мужчиной. Зимой 1921 года отец был расстрелян. Зимой 1921 года, мне было тогда 6 лет, в местечке Хойники, что в Беларуси, случился еврейский погром. Банда генерала Булак-Балаховича, или, как их в нашей среде называли, «балаховцы», ворвалась в местечко, громили еврейские дома, забирали ценности, насиловали и убивали людей. Перед уходом они потребовали от каждого главы семьи достать и передать им определенное количество золота и драгоценностей. Мой отец, Самуил Моисеевич, был бедным лавочником, а вообще – никем, поскольку лавка полностью была на попечении матери, а сам он день и ночь пребывал в синагоге, которая, кстати, находилась рядом с нашим домом, на Школьной улице, изучал талмуд и известные комментарии к нему. Естественно, никаких драгоценностей у него не было: ни золота, ни бриллиантов. Он вместе с другими спрятался было в ближайшем лесу, но страх за семью, заставил его выйти из леса и вернуться домой. Здесь, вернее в самой синагоге, его вместе с другими бедолагами схватили и хладнокровно расстреляли. Но об этом я узнал позже. Тогда же мне запомнилось холодное февральское утро, мы сидели перед заиндевевшим маленьким окошечком и смотрели на улицу. Там длинной вереницей тянулись обозы саней с трупами расстрелянных евреев. Как мне рассказывали, их было 60 человек, среди них мой несчастный отец. Это уже был финал трагедии. Но я помню и некоторые детали погрома. Нас было 8 человек – мать и семеро мальчиков, старшему из которых, Мотке, было 15 лет, а младший – Генах был еще грудным. Помню этих бандитов, высоких, здоровых и, как мне казалось, почти поголовно рыжих. Половину дома у нас занимала горбатая тетка по папиной линии Ента; там мы и прятались всей семьей. Однажды, помню, когда моя мать стала просить одного из балаховцев оставить наш дом, ссылаясь при