– Ну, дружище Дэвид, как ты находишь мое последнее произведение?

      – Как обычно, непревзойденным, – с добродушной иронией ответствовал тот. – Ты сказал, это новая?

      – Ты же знаешь, я терпеть не могу исполнять свои песенки по второму разу! – Дик сделал элегантный жест рукой. – Да и зачем это? Они так и роятся у меня в голове, как пчелы по весне.

      – Кого-кого, а тебя, дружище, не упрекнешь в ложной скромности, – со смехом заметил Дэвид.

      – В первую очередь хвали себя сам, и тогда другие охотно последуют этому примеру. Скромность еще никому не снискала популярности.

      – Ты не трубишь повсюду о своих подвигах в постели, однако девчонки Лондона только о них и говорят.

      – Ну, это просто! Чем человек известнее, тем легче ему найти путь к сердцу женщины… и в ее постель. Можно сказать, слава сама расстилает перед ним ковер.

      Дэвид расхохотался.

      – Я уже не раз говорил, что ты легко разбогател бы на своих песенках, если бы только захотел.

      – Что значит – разбогател бы? Друг Дэвид, я и без того богат, да и знаменит в придачу! Все богатство мира все равно не заграбастать в одни руки.

      – Ты безнадежен, – вздохнул Дэвид. – Впрочем, ты нравишься мне таким, каков есть. Лучше тебя нет лекарства от сплина. Я чуть было не впал в уныние…

      – Неудачный вечер?

      – Еще какой! Один из тех вечеров, когда… ну, ты и сам знаешь. Ничего, мне уже лучше, и все благодаря тебе, приятель. Как насчет бренди?

      – Боже мой, я уж думал, ты так никогда и не спросишь! Если бы ты хоть раз в жизни сочинил непристойную песенку, то знал бы, как после этого мучает жажда. И вожделение, –