Батюшки мои. Валентин Курбатов
Читать онлайн книгу.
„Аз, недостойный иерей…“), не стал подходить. Хотя, верно, он столько слышал «куриных человеческих грехов», как звал их один из героев Замятина, что уж и по лицу читал, что ему сейчас начнут пересказывать грехи невестки да золовки…
Днем у кельи сидят Иван, Иоасаф, Георгий. Смеются своему. Отец Иоасаф жалуется:
– Попало от наместника на крестном ходе, уже на Успенской площади. Поручи я развязал (к концу дело), а он подозвал: «Ты чего хулиганишь?» – «В каком смысле?» – «Он еще спрашивает. Кто раздевается посреди площади?» Эх, если бы я раньше догадался сказать, что поруч сам развязался, – вот бы я поглядел на него. Это он на меня за «послушли́в» сердит. Я ударил на службе «послу́шлив», а он настойчиво поправляет – «послушли́в», хотя все знают, что он сам недавно так же ударял, пока не подсказали. И «вонмем» вместо меня кричал, как будто мы забыли, как он вчера на литургии хватил «Благословен Бог наш». Ему мигают: «Благословенно Царство», а он и не видит. Хорошо еще, отец Марк загородил. Еще «Слава Тебе, Боже наш» не пели, а уж отец Марк: «Рцем вси от всея души и всего помышления нашего». Архидьякон Стефан ему страшное лицо, а он свое – отключился. Вот и ему наместник навесил. Всем попало. Особенно отцу Аполлинарию. Высунул ненароком пузо с белым пятном на подряснике, о стену задел (а как иначе – не пролезает!) – вот и ему, чтобы обитель не порочил, десяток поклонов после Пятидесятницы. И Тихон в подражание Гавриле поклонами сорит. Петру вон просфорнику (а он у нас как Ваня комплекцией) чуть чего: «Три поклона!» – а тот в ноги ему: «Только не это, батюшка, не согнусь».
Кинулись в обсуждение еды. Тут Иван с Кликушей соревнуются. И каждый клянется завтра начать «голодовать». Саша-Иоасаф смеется, что раз он неделю «голодовал».
– Светлый стал, всех люблю, хоть в пример братии иди, но тут стали одни пироги сниться – и бросил свою святость.
Да и Иван попался с полными карманами просфор – он «голодовал» только два дня.
– Не учит нас «дядя». (Вы знаете, что Гаврилу звали «шеф», а этого «дядя»? Как-то не идет к ним «наместник».) Вон владыка никогда не забудет поучить. Входит – сам с порога говорит: «Все кланяемся владыке», – не позабудешься. Уходит – «ре-си-соль» дает: «Споем владыке „Многая лета“». (А ведь как вдумаешься, то и увидишь, что владыка действительно спасает забывчивую братию, которая еще недавно «с улицы» и может не ведать обряда встречи владыки и прощания с ним.)
Отец Амвросий щиплет лучину для самовара, по-детски счастливый, светится весь и смеется, смеется над белым пузом Аполлинария.
Звонят по полчаса кряду. Мы сидим прямо под колоколами. Закроешь глаза и видишь, как гранятся небеса на длинные сверкающие лазурные куски и слышен в звоне гром июльской грозы, льдистый звон половодья, кузнечная веселая работа над крепким оружием – и, может быть, и сеча этим самым оружием: лихое, удалое, радостное дело – вся Россия до небес в едином порыве. Молодой