Я обшарил карманы капитана, один за другим. Несколько мелких монет, напёрсток, нитки и толстые иголки, начатый свёрток табаку, карманный компас, нож с искривлённой ручкой, огниво – вот всё, что я нашёл в них, так что начал уже приходить в отчаяние.

      – Может быть, у него на шее! – сказала мать.

      Преодолев сильное отвращение, я разорвал ворот его рубашки. Действительно, кругом шеи, на просмолённой верёвке, которую я разрезал его же ножом, висел ключ. Эта удача придала нам отваги, и мы поспешили наверх, в ту маленькую комнатку, где капитан так долго прожил, и где стоял с самого приезда его сундук.

      Этот сундук по виду ничем не отличался от тех, какие бывают у матросов. На крышке его была выжжена раскалённым железом буква Б, а углы потёрлись и расщепились, точно от долгого употребления.

      – Дай мне ключ! – сказала мать и, несмотря на тугой замок, повернула его и в одно мгновение откинула назад крышку сундука.

      На нас пахнуло сильным запахом табака и дёгтя. Сверху лежало платье, старательно вычищенное и сложенное. По словам матери, капитан, должно быть, никогда не надевал его. Под платьем лежала всякая смесь: тут был и квадрант, и обложки от табака, и две пары красивых пистолетов, старые испанские часы и разные безделушки, ценные только для воспоминаний владельца, была здесь также пара компасов, оправленных медью, и пять или шесть интересных вест-индских раковин.

      Мы ничего не нашли ценного, кроме куска серебра и некоторых мелочей. Ещё глубже лежал старый плащ, побелевший от солёной воды. Моя мать нетерпеливо отбросила его в сторону, и тогда нам открылись последние вещи в сундуке: свёрток, завёрнутый в клеёнку, и холщовый мешок, в котором, судя по звону, было золото.

      – Я покажу этим негодяям, что я честная женщина! – сказала моя мать. – Я возьму только ту сумму, которую он был мне должен, ни фартинга больше. Подержи-ка сумку!

      И она начала отсчитывать деньги из холщового мешочка и класть их в сумку, которую я держал. Это была нелёгкая работа и заняла она много времени, потому что тут были монеты всяких стран и разного вида – и дублоны, и луидоры, гинеи и всякие другие, и притом все они были перемешаны между собой. Английских монет было всего меньше, а моя мать только по ним и умела считать. Когда мы ещё перебирали монеты, я вдруг схватил мать за руку – в тихом морозном воздухе пронёсся звук, от которого у меня душа ушла в пятки, – это было постукивание палки слепого нищего, нащупывавшего дорогу. Звук этот слышался всё яснее и отчётливее, видимо, приближаясь к нам, и мы сидели, затаив дыхание. Затем раздался резкий стук в наружную дверь, и вслед за этим ручка двери задвигалась и засов затрещал, точно кто-то пробовал отворить его. Потом наступило долгое молчание.