До города было две мили – две бесконечные мили по пустой дороге, где почти никто не ездил: надеяться, что мимо проедет автомобиль, не стоило. Дорога давно не ремонтировалась, была вся в колдобинах, и водители предпочитали ей новое скоростное шоссе.

      Но шоссе шло за горами, и Хартли понимал, что на скалистой, неровной местности у него нет шансов на спасение. Даже на дороге приходилось тщательно вглядываться в темноту, скрывавшую ямы и выбоины. За его спиной, хрипло и тяжело дыша, скакало нечто.

      Ночь была холодной, но на лбу Хартли крупными каплями выступил пот. Рубашка насквозь промокла. Домашний халат путался в ногах, и художник скинул его. Сзади раздался резкий глухой рев. Непродолжительная возня – и ритмичные шлепки возобновились.

      «Пока ее топили, пришлось отослать подальше всех женщин. Персис выбралась из воды, вся зеленая и скользкая…»

      Хартли стиснул зубы, сдерживая крик ужаса. Позади раздавалось ровное «шлеп-шлеп» и раскатистое дыхание. Тварь настигала его!

      Только бы добраться до города! Он прибавил ходу, напрягшись до стука в висках. Но его усилия были тщетными. Тварь легко поддержала заданный темп, и шлепки стали громче. Однажды художнику даже показалось, что он почувствовал на шее жаркое зловонное дыхание. В груди бушевало пламя, легкие мучительно пылали, дыхание стало шумным и судорожным.

      Он зацепился ногой за выбоину и едва не полетел носом в асфальт. Лишь ценой неимоверных усилий он удержал равновесие и продолжил бег.

      Но звуки погони становились все громче и страшнее. Хартли подумал, не сумеет ли он скрыться от преследователя, если резко свернет с дороги в густые заросли – темные пятна по обе стороны дороги. Вряд ли – тварь была слишком близко. Хартли уже перестал закрывать рот, настолько тяжело давался ему каждый вдох.

      Тут он увидел свет. Желтые квадраты окон посреди вытянутого черного прямоугольника – далеко, очень далеко. Хотя нет, в темноте он неверно определил расстояние. До дома оказалось меньше пятидесяти футов. Он внезапно вырос перед ним, как будто из-под земли.

      Когда Хартли рванулся к крыльцу, из его сухой болезненной глотки вырвался тонкий крик.

      Но не успел он добраться до крыльца, как тяжелая туша навалилась на него сзади, придавив к земле, длинные, острые когти принялись рвать рубашку, царапая плоть. В глаза и рот набилась земля, но Хартли вспомнил о ноже, который по-прежнему держал в руке.

      Кое-как извернувшись, он наудачу нанес удар через плечо. Хлюпающее хриплое дыхание сменилось жутким квакающим воплем, нож полетел прочь из его руки. Хартли отчаянно пытался вырваться, но напрасно – так тяжел был тот, кто придавил его.

      Тут он услышал удивленный крик. Следом раздались быстрые шаги и оглушительный выстрел. На спину больше ничто не давило. Неведомая тварь зашлепала прочь, в темноту, художник смог перевернуться и стереть грязь с лица. Глаза слезились, но он все же разглядел бледного мужчину в пыльном комбинезоне, со старомодным мушкетом в дрожащих руках.

      Хартли