В этом наспех придуманном мире

      На глаголах – бубенчики лиц.

      Разлетаются выше и шире

      Разноцветные хлопья зарниц.

      И кудесник-вагоновожатый

      Видит в щелочку выгнутый рельс

      И ведет свой короткий и важный

      Перезвоном наполненный рейс.

      Наступает веселое утро.

      На маршрутном листе – небеса.

      Осыпается жалкая пудра,

      Без остатка пылит полчаса.

      Слово за слово – корень, приставка,

      Снова корень, такой корневой,

      Что белеет немытая лавка,

      И тропа зарастает травой.

      Исчезают колеса и скобы,

      А трамвайные дуги в лесу

      Долго ищут железные тропы

      И тихонько звенят на весу.

      Светлой осени костры

      И ленивые качели

      Нас как будто научили

      Новым правилам игры.

      Это день перед войной.

      Посмотри: оркестр военный

      Венский вальс благословенный

      Чертит кисточкой одной.

      Впереди седой трубач,

      Академик флюгельгорна

      Дует важно и упорно,

      Будто вальс еще горяч.

      День кружит на высоте,

      На три четверти, по ноте

      Он припомнится пехоте,

      Как зарубка на версте,

      Отделяющей века,

      Смену правил и привычек

      Блеском звездочек и лычек,

      Пулей-дурой у виска.

      Сегодня встретился хороший человек.

      Такая редкость! Шел и улыбался,

      Как будто улицы неосторожный бег

      Его души нисколько не касался.

      Счастливый обитатель корабля

      Без паруса, без якоря и флага

      Он плыл, куда звала его земля,

      И это было больше, чем отвага.

      На мудреца довольно простоты,

      А простаку спокойнее живется.

      В порыве недоношенной мечты

      Святая правда в людях ошибется.

      А этот улыбается, чудак!

      Несет авоську с пойманным арбузом.

      Я шел и любовался просто так

      Его зеленым полосатым грузом.

      Приходи ко мне запросто.

      Вечерами я дома.

      Мы послушаем записи

      Наших старых знакомых.

      Там стеклянные кубики

      Невесомостью дышат,

      И почтенную публику

      Слезы совести душат.

      Это Моцарт рассерженный

      Притворяется тихим,

      Но, на землю поверженный,

      Вдруг становится диким.

      На лету превращается

      В первородного Баха.

      Там, где месса кончается,

      Начинается