В назначенное время благоуханный после купания, хотя и несколько задумчивый Бертрам встретил у дверей своего старинного друга – Перегрина Вуди Бичинга.

      – Берти, здравствуй! Необычно раннее пробуждение для тебя, – заметил Вуди, небрежно швырнув шляпу Дживсу.

      – Я уже давно встал, – ответил я холодно. – Меня мучают заботы.

      Вуди приподнял бровь, но промолчал, хотя ответ явно вертелся у него на языке – наверняка какая-нибудь колкость в мой адрес.

      – Господи боже! – воскликнул он, входя за мной в гостиную. – Ты отрастил бакенбарды? Собираешься на маскарад в костюме славного разбойника Билли Кида?

      – На Лазурном берегу этой весной все их носили, – ответил я с достоинством. – Спорим, к августу и ты себе заведешь такие.

      – Разве только мне вдруг захочется изобразить из себя «Мыльного» Сида и с треском вылететь из адвокатской коллегии. А что Дживс о них думает?

      – Не спрашивал, – ответил я небрежно. – Мнение Дживса по этому поводу меня не интересует.

      Мы еще поболтали немного, а потом Вуди наконец перешел к делу.

      – Понимаешь, Берти, я вообще-то пришел посоветоваться… с тобой или, вернее, с твоим замечательным камердинером. Только вопрос довольно… деликатный.

      Дживс просочился в комнату, как только закончился сеанс дружеских воспоминаний, и теперь, словно охотничья собака, ждал команды «апорт».

      – Вуди! – сказал я. – Вспомни, с кем ты разговариваешь. Могилы болтливы и гробницы разговорчивы по сравнению со мной. Скажите, Дживс!

      – Ваша способность хранить секреты общеизвестна, сэр.

      Вуди тяжело вздохнул.

      – Речь идет о женщине…

      – На устах моих печать!

      – Точнее, о трех женщинах.

      – Тем более!

      – Ее имя… А, черт возьми, скажу сразу: ее имя – Амелия Хаквуд.

      – Вуди, дружище, тоже мне новость! О вашей помолвке писали в газетах.

      – Зря писали. Амелия разорвала помолвку.

      – Сочувствую, старина!

      – Я знал, что ты меня поймешь, Берти. Беда в том…

      – Открой мне душу, Вуди.

      – Амелия – самая чудесная девушка на свете. Я готов молиться на траву, по которой ступают ее теннисные туфли, на паркет, по которому порхают ее бальные туфельки, на…

      – Мы поняли!

      – Видели бы вы ее с ракеткой в руках! Как она проносится по корту, как мелькают загорелые ноги… Боже правый, она даже умеет выполнять удар слева!

      Вуди еще долго излагал нам замечательные качества Амелии, а я старался не встречаться взглядом с Дживсом. Среди прочих ее талантов были – обширные познания о чешуекрылых (то есть, как я позднее узнал, о бабочках), виртуозная игра на скрипке, которую Вуди сравнил с искусством Паганини, и самое главное – горячая привязанность к В. Бичингу.

      Увы, в емкость с душистым медом замешалась основательная каплища дегтя: