В нашем доме есть только одна комната, которую обошли наши никчемные попытки привести жилище в порядок. Это убежище, где можно скрыться от проводов электроинструментов, змеящихся по полу и свивающихся клубками, или исцарапанных стен, с которых местами небрежно содрали обои, а местами сбили кафель, обнажая остатки старого клея и осыпающуюся штукатурку. Эта комната – наш кабинет, и именно туда я и отправилась, все еще одетая в банный халат и в длинные, натянутые до самых коленей носки. Я уселась, дрожа, перед своим компьютером и принялась искать в Интернете календарь овуляции, график менструального цикла – словом, какой-нибудь способ определить, когда именно этот ребенок был зачат. Потом я обнаружила календарь в своем телефоне и пролистала его на несколько недель назад. Я вела себя так, словно за мной кто-то наблюдал, так, будто устраивала какое-то представление, хотя и без того прекрасно знала, когда именно это случилось. Я положила телефон на стол и выключила компьютер. Посмотрев в окно, я увидела, как обнаженное дерево постепенно укутывалось снегом. Дата была известна мне с самого на-чала.

      Это была годовщина. Уже шестая по счету. Мы пришли к такому решению однажды вечером, вскоре после того, как он погиб. Мы сидели вдвоем в кафе, пили кофе – никакого алкоголя! – и вдруг Гарри стукнул кулаком по столу и со слезами на глазах прошипел, что не хочет, чтобы наша жизнь подчинилась случившейся с нами беде. Он отказывается постоянно пребывать в скорби, отказывается стать одним из тех, кто парализован своей утратой и живет прошлым. Его трясло от горя, и он с трудом сдерживал эмоции. Чтобы помочь ему успокоиться, я накрыла его руку своей. Я держала его за руку и шептала ему, рыдающему, что нам не нужны никакие ежегодные мессы или еженедельные визиты на могилу, что мы с этим справимся. Мы не будем заново переживать лучшие минуты прошлого, этим Диллона не вернешь. Я сказала, что лучше мы выберем один день в году – день рождения Диллона – и будем его праздновать вдвоем, только он и я. Гарри поднял глаза, захваченный этой идеей, и внимательно слушал, а я продолжала: до конца нашей жизни, независимо от того, что случится с нами в будущем, именно в этот день мы пойдем где-то посидеть, выпьем, поедим, а потом погуляем. Мы будем говорить о нем, о том, как мы его любили, о том, какую он приносил нам радость; мы напьемся, мы предадимся любви, мы будем плакать и делать все возможное, чтобы пережить этот день. Этот день очищения поможет нам сохранить нашу любовь и тоску по ушедшему из жизни сыну.

      Когда Диллон умер, ему было три года. С тех пор мы каждый год отмечали его день рождения. Довольно необычное празднование, учитывая то, что мы больше не отмечали наших собственных дней рождения – не только не отмечали, но даже