Пламя Яхве. Сексуальность в Библии. Ричард Дэвидсон

Читать онлайн книгу.

Пламя Яхве. Сексуальность в Библии - Ричард Дэвидсон


Скачать книгу
социальное, сексуальность же существует для социальности, взаимоотношений, товарищества, партнерства. В принципе, данный отрывок можно понять как утверждение самых разных социальных взаимоотношений полов (ср. Быт 1 об «образе Божьем»). Одиночество, хотя и не представляет собой изначальный божественный идеал, не препятствует индивиду испытать социализацию, включая здоровые отношения/товарищество между полами. Бог помогает тем, кто одинок.[166] Но Книга Бытие еще и связывает концепцию социальности с отношениями в браке. Это видно из стиха 24: «Поэтому оставит мужчина отца своего и мать свою и прилепится к жене, и будут одна плоть».[167] Судя по вводному «поэтому» (al-kēn), отношения Адама и Евы рассматриваются как образец для всех будущих сексуальных взаимоотношений людей.[168] Их этого стиха можно сделать несколько важных выводов о божественном идеале сексуальных взаимоотношений и теологии сексуальности, которые мы далее рассмотрим поочередно.

      Сексуальность и исключительность

      Шестой аргумент теологии сексуальности состоит в исключительности. Первое из трех действий, описанных в Быт 2:24, – мужчина «уходит» (āzab). Глагол āzab – это сильное выражение! Буквально он означает «бросать», «покидать» и часто используется для описания того, как Израиль покидает Яхве ради ложных богов.[169] В 2:24 речь идет о необходимости полной свободы от внешних вмешательств в сексуальные отношения. Барт отмечал, что Быт 2 представляет собой «великую хартию вольностей Ветхого Завета», ибо Адаму дозволено свободно и решительно признать женщину в качестве своего партнера.[170] Свобода была важна в Саду – важна она и в последующих сексуальных отношениях.

      Особенно интересно в стихе 24, что покидает – мужчина. В патриархальном обществе эпохи, в которую была написана вторая глава Книги Бытия, считалось самоочевидным, что отца и мать покидает жена.[171] «Уход» мужчины – это революция.[172] Но по сути говорится, что оба должны уйти – порвать узы, которые посягают на свободу и независимость отношений. Имеется в виду не только разрыв внешний (люди создают новый дом), но и внутренний (они перестают психологически зависеть от родителей). Это «начало новых отношений, в которых люди уже не ориентируются на приоритеты, традиции и влияние родителей, а занимаются, прежде всего, новой семьей, которая формирует свой собственный уклад, форму и цель».[173]

      Здесь также предполагается исключительность отношений: муж и жена, без всякой третьей стороны, – кость от кости и плоть от плоти друг друга. Эта исключительность в конечном счете укоренена в единстве Божьем. Как единый Бог (Яхве Элогим) создал все человечество для общения с собой, так и мужчина и женщина, созданные по образу Божьему, должны быть целиком преданы друг другу в браке. Напротив, боги ближневосточных языческих религий нередко занимались беспорядочным сексом. И неудивительно, что цивилизации, исповедовавшие


Скачать книгу

<p>166</p>

Повторимся: когда Бог говорит, что одиночество мужчины «не хорошо», это не означает, что оно плохо, но лишь то, что оно не отвечает идеалу. С евангельской христианской точки зрения см. World Commission on Human Sexuality, “An Affirmation of God’s Gift of Sexuality,” October 1997, in God’s Good Gift of Sexuality: A Seventh-day Adventist Curriculum Framework for Sexual Education (Silver Spring, Md.: Department of Family Ministries, General Conference of Seventh-day Adventists, 2002), 6: «Хотя рассказ о творении утверждает брак как основной ответ Бога на одиночество (Быт 2:24), в широком смысле одиночество исчезает через общение с Богом и ближними во взаимно удовлетворяющих взаимоотношениях… Все люди созданы для жизни в сообществе, где личности, которых различия в противном случае разделили бы, становятся едины в Иисусе Христе… Хотя некоторые люди одиноки, по собственному выбору или по обстоятельствам, они могут обрести целостность как индивиды, связанные с другими людьми через семью и друзей, и принести славу Богу…» Подробный (с библиографией) анализ ветхозаветного учения об одиноком состоянии см. в главе 7.

<p>167</p>

Большинство комментаторов на протяжении веков относили этот стих к браку. Особняком стоит, в частности, мнение Германа Гункеля, который в своем новаторском форм-критическом комментарии на Книгу Бытие рассматривал 2:24 как этиологию, объясняющую взаимное сексуальное притяжение мужчины и женщины, – двое, некогда бывшие одним (андрогином), пытаются воссоединиться: см. Hermann Gunkel, Genesis (HKAT, Abteilung 1, no. 1; 3d ed.; Göttingen: Vandenhoeck&Ruprecht, 1910), 13, 41. Также и Вестерман пытался доказать, что отрывок 2:18–24 относится к «личным отношениям мужчины и женщины в самом широком смысле слова» и «посвящен лишь событию в предыстории, а не установлению какого-либо института», и таким образом «не говорит о браке как институте для рождения потомков, но только о сообществе мужчины и женщины как таковом: см.: Westermann, Genesis, 1:232.

Однако, как мы покажем, лексика формального договора предполагает брачный договор, а «поэтому» подразумевает образец для будущих брачных отношений. В одном недавнем исследовании (Batto, “The Institution of Marriage in Genesis 2 and in Atrahasis,” 621–631) убедительно доказывается: «Спор о том, говорил ли автор Быт 2:18–25 об установлении брака, отныне можно считать решенным. Положительный ответ дают сравнительные данные, доселе незамеченные, из месопотамского мифа об Атрахасисе» (с. 623). Батто замечает, что, невзирая на существенные различия между Быт 2 и эпосом об Атрахасисе, базовая структура обоих повествований параллельна. Далее он показывает, как структурно параллельный эквивалент Быт 2:18–24 в эпосе об Атрахасисе содержит упоминание об uṣurāt nišī («установлениях для человечества»), где особое внимание уделяется институту брака. Батто делает вывод: рассказчик 2:18–24 «явно задумал стих 24 как эквивалент uṣurāt nišī в Атрахасисе, то есть всеобщий закон, регулирующий нормативное поведение полов в браке» (с. 629); как и эпос об Атрахасисе, Быт 2 «утверждает, что институт брака укоренен в самом замысле о творении» (с. 631).

<p>168</p>

См. Robert B. Lawton, “Genesis 2:24: Trite or Tragic?” JBL 105 (1986): 97–98, относительно данных, показывающих, что это не только этиологическая вставка, призванная объяснить господствующий обычай. Лотон отмечает, что обычно не мужчина оставлял отца и мать, а женщина. Значит, здесь еврейский имперфект yā ăzāb скорее указывает не на повторяющееся действие [«(обычно) оставляет»], а на потенциал («оставит»). Перед нами «описание божественной воли, а не повседневное наблюдение» (с. 98). Среди других случаев такого использования имперфекта в ВЗ: Быт 2:17; 3:14; Исх 20:3–17; 21:12; Числ 15:14. Angelo Tosato, “On Genesis 2:24,” CBQ 52 (1990): 389–409, приводит дополнительные доводы в пользу того, что данный стих, посредством вводного al-kēn («поэтому»), «говорит о браке нормативным образом» (с. 404). По его замечанию в других местах Писания есть многочисленные примеры «юридических этиологий» (с. 405). Использование начального al-kēn в Быт 2:24 для связи предыдущего действия с божественной нормой находит яркую параллель в четвертой заповеди Исх 20:11: Бог покоился от трудов своих в седьмой день, поэтому (al-kēn) заповедует соблюдать субботу. См. другие примеры в: Исх 13:15; Лев 17:11, 12; Числ 18:24; Втор 5:15; 15:11, 15. См. также Sawyer, God, Gender and the Bible, 24: «Первая пара являет собой проект нормативного гражданства в теократии, предлагаемой в первом рассказе Библии». Также и Наум Сарна полагает, что в 2:24 подразумевается божественный мандат, поскольку «фундаментальные аспекты брачных отношений возводятся к первоначальному творческому деянию Бога и рассматриваются как часть заповеданного естественного порядка» [Nahum Sarna, Genesis (JPS Torah Commentary; Philadelphia: Jewish Publication Society, 1989), 23]. Ср. Marrs, “In the Beginning,” 22.

<p>169</p>

См. Втор 28:20; Суд 10:13; 2 Пар 34:25; Ис 1:4 и многие другие отрывки.

<p>170</p>

Barth, Church Dogmatics, 3/2:291.

<p>171</p>

Некоторые ученые усматривают здесь намек на матриархат, однако у этой гипотезы недостаточно оснований. Относительно современных сто-ронников теории о матриархальных тенденциях в библейской традиции см., например, Jacques B.Doukhan, “Women Priests in Israel: A Case for Their Absence,” in Women in Ministry: Biblical and Historical Perspectives (ed. Nancy Vyhmeister; Berrien Springs, Mich.: Andrews University Press, 1998), 32, 41; Savina J.Teubal, Hagar the Egyptian: The Lost Tradition of the Matriarchs (San Francisco: Harper&Row, 1990), passim; Gerda Weiler, Das Matriarchat im alten Israel (Stuttgart: Kohlhammer, 1989). Более подробную дискуссию, библиографии и негативные оценки гипотетических данных в пользу этой теории см., например, в: Jewett, Man as Male and Female, 127; Hennie J.Marsman, Women in Ugarit and Israel: Their Social and Religious Position in the Context of the Ancient Near East (Leiden: E.J.Brill, 2003), 101–102.

<p>172</p>

«В древности на Ближнем Востоке и в большинстве других культур патриархальность задавала тон настолько, что главной узой солидарности был долг мужчины по отношению к предкам в целом и к родителям в частности. Чтить отца и мать было самым священным долгом социальной ответственности (Исх 20:12; Втор 5:16). (Автор Быт 2. – Р. Д.)… скандальным образом нарушает и даже разрушает этот глубоко укорененный принцип племенной морали. Вопреки окружающим его обществам (еврейский автор. – Р. Д.)… недвусмысленно заявляет, что прежде всего мужчина имеет долг перед женой» (Terrien, Till the Heart Sings, 14–15).

<p>173</p>

Allender&Longman, Intimate Allies, 218.