Но Гасьярд уже распахнул перед ней дверь и галантно согнул руку в локте, и, хотя ей и не хотелось его касаться, но отказать было бы невежливо. Они медленно двинулись по дорожке вдоль стриженой изгороди из падуба, и Гасьярд начал разговор о том, как Эверинн планировала этот парк, о строительстве дворца и породах лошадей. А Иррис шла и недоумевала, всё это было, конечно, интересно и познавательно, но не за этим же он потащил её сюда? И только когда дорожка повернула в сторону оранжереи, Гасьярд внезапно спросил:

      – Вчера на балу тебе ничего не показалось странным?

      – Нет.

      – И ты опять не спрашиваешь, что я имею ввиду под «странным»! – усмехнулся Гасьярд.

      – Хорошо. Я спрошу. Что именно следует понимать под «странным»?

      – Разное… Может, кто-то из танцующих был особенно настойчив? Кто-нибудь пытался м-м-м… воздействовать на тебя? Обещал ли кто-то что-нибудь вне рамок приличия?

      – Вне рамок приличия? – воскликнула она. – Как это понимать?

      – Прошу, не сердись, – голос Гасьярда стал ласковым, – я должен поговорить с тобой откровенно. Ты умная женщина и всё поймёшь. Я позвал тебя сюда, чтобы попросить о помощи.

      – О помощи? – удивилась она.

      – Да. Видишь ли, что-то или кто-то мешает мне закончить ваш с Себастьяном ритуал, – он говорил медленно, тщательно подбирая слова, – возможно, кто-то делает это специально. Ты же знаешь, будущий совет всех будоражит. И ты, твой Поток, реагирует на это, как вчера на балу… Ты же почувствовала его? Потому что я почувствовал…

      Он посмотрел на неё внимательно. Очень внимательно.

      – Я? – она смутилась. – Да, это было… как вихрь внутри.

      – Вот! И я хотел попросить тебя вспомнить, что было необычного вчера?

      – Нет. Ничего необычного.

      – Хм. А в какой момент ты почувствовала этот вихрь?