На перекрестке улицы Восстания и проспекта Мира, на том месте, где еще час назад стояла церковь Преображения Господня, занятая под комиссионный магазин, чернела вывороченными жирными пластами земли обширная яма, а вокруг нее в опасливом отдалении толпились люди и смотрели в небо, жестикулируя и переговариваясь с обстоятельностью гоголевских мужиков, сомневающихся, доедет ли колесо до Москвы. Ионин посмотрел из-под руки туда, куда смотрели все, и увидел в небесной голубизне зеленые маковки знакомой трехглавой церкви, которая отсюда казалась миниатюрной, как теремок, и крошечных покупателей, застигнутых таинственным вознесеньем божьего храма в тот момент, когда они примеряли комиссованные штаны; они суетливо и беззвучно бегали, черные на фоне белых стен, как муравьи на задних лапках, и казалось, что они вот-вот кувыркнутся оттуда. Церковь висела уже давно (прошел час) и неподвижно, так что у зрителей на лицах читалось разочарование, словно только что начавшуюся увлекательную кровавую драку разогнала милиция, а толпе приказано разойтись. Ионин и Таисья, а с ними еще несколько храбрецов, которым наскучило любоваться зрелищем издали, подошли к образовавшемуся котловану, поминутно озираясь вверх в страхе, что церковь упадет им на головы, и заглянули в глубь земных недр, но там не оказалось ничего интересного – только глинистая безобразная яма, которая уже стала заполняться водой. Боясь опоздать на работу, Ионин и Таисья прощально оглянулись на церковь, отчетливо белую в голубом обрамлении неба, на березку, притулившуюся возле нее и раскачивающуюся под верховым ветром, на суматошных человечков, – и заторопились в редакцию. Но им так и не суждено было добраться туда и проболтать остаток дня, потому что уже за квартал от Главной улицы повеяло удушливым знойным смрадом; они сперва подумали, что улицу асфальтируют и гарью воняет от укатанного асфальта, но с каждым шагом дышалось труднее, а в раскаленном воздухе заметались обрывки пепла. У встречной напуганной старухи они спросили, что там такое, но она только слабо взмахнула рукой (дескать, и объяснить-то не успею, как конец света настанет), жалобно взглянула из-под слезящихся воспаленных век, прошла мимо в сиротливом сосредоточении человека, погруженного в безрадостные