Дорога на Уиган-Пирс. Джордж Оруэлл
Читать онлайн книгу.
привлекательностью, ни физической силой, ни даже маломальской известностью при жизни, – ничем, кроме старенькой пишущей машинки и нечеловеческого упорства.
Зато теперь на него, как на «своего союзника», претендуют все, даже враждебные друг другу партии и кланы: либералы и консерваторы, демократы и тоталитаристы, анархисты и традиционалисты, демосоциалисты и персоналисты, даже католики, даже коммунисты. Все кричат: он – наш, он – про нас и за нас!
Может, потому и привлекают, что он искал, находил и распространял ту самую правду, которая всегда была – поперек времени: против общих мнений и господствующих идей, против идеологических течений и всевозможных «измов», против групп, организаций, авторитетов, против врагов и даже друзей. Он вообще был воплощенным «анти»: первый роман его стал антиколониальным, первая книга о войне – антимилитаристской, первая сказка – антикоммунистической.
Один многолетний друг Оруэлла очень точно назвал его «беглецом из лагеря победителей». Мыслите? «Беглец» – во времена конформизма, приспособленчества, интеллектуального лакейства, когда к «победителям», к силе, власти, да просто к коллективу, как раз льнули и притирались, пытаясь сообща схватить Бога за бороду. А Оруэлл не только открыто переходил в «лагерь побежденных», но и не стеснялся покидать и его, когда «побежденные» вдруг становились «победителями», усваивая отвратительные черты свергнутых. Справедливость, по его мнению, плохо уживалась с самодовольством любых «победителей», и он не только предпочитал «бегство» к одураченным, осужденным и загнанным, но, в отличие от сотен и сотен романистов, делал это не фигурально, не умозрительно, а открыто, вживе.
Хотите пример? Тогда ответьте: ночевали ли вы на улице? В коробке картонной, в канаве, да просто под забором? Ночевали ли, добровольно отбросив обычную, благополучную и относительно сытую жизнь? А Оруэлл – ночевал. И не день или два, «для эксперимента», а почти три года (!), сознательно став бомжом, бродягой и нищим, тем, кого на всех языках мира зовут «человеческими отбросами». Он специально шел на Трафальгарскую площадь в Лондоне, чтобы встретить утро, продремав под ворохом газет, и продуманно, втайне от родных, переодевался у друзей в рваньё, чтобы хоть раз, но попасть в тюрьму, и узнать, как там относятся к тем, кого и за людей не считают. Считал это долгом писателя.
Это был бунт, и не «бунт на коленях», как съязвил однажды Маркс, а бунт во весь его двухметровый рост.
Настоящее имя его – Эрик Артур Блэр.
Выпускник аристократического Итона, полицейский в Бирме, судомой в парижском отеле, учитель в частной школе, солдат в сражающейся с фашистами Испании, наконец, сержант отряда местной самообороны Лондона во время Второй мировой – вот ипостаси «святого Джорджа».
Я не знаю, что́ было первичным в его жизни: сначала драка, а потом книги о ней, или – наоборот? То есть он – писатель-боец, или все-таки боец-писатель? И если Пастернак сказал когда-то, что «книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести», то самым частым словом в творчестве Оруэлла, как подсчитали недавно специалисты, оказалось слово «decency» – «порядочность, благородство» (синоним нашего понятия совести, ибо слово «совесть» в английском языке просто отсутствует).
Он написал всего шесть художественных книг, в том числе две закатные, последние и самые известные ныне: «Скотный двор» и роман «1984». Остальные четыре романа – «Дни в Бирме» (1934), «Дочь священника» (1935), «Да здравствует фикус!» (1935) и «Глотнуть воздуха» (1939) – пришли к русскому читателю лишь в 2000-х годах.
Но знаете ли вы, что все шесть книг его художественной прозы занимают лишь 8 томов из 20-томного собрания его сочинений, выпущенного на родине? Что же в остальных? – спро́сите. В них собрана вся его правда «по жизни» – его страстная, неподкупная, разящая и поныне публицистика: статьи, репортажи, эссе, заметки, колонки в газетах и размышления. Даже по заголовкам его громких статей вы поймете, о чем они: «Границы искусства и пропаганды» (1941), «Литература и тоталитаризм» (1941), «Подавление литературы» (1945), «Политика против литературы» (1946), «Заметки о национализме» (1946), «Политика и английский язык» (1946), «Писатели и Левиафан» (1948), «Размышления о Ганди» (1949). По сути, это неизвестный и не прочитанный нами до конца, я бы сказал – непонятый доселе Оруэлл, заглянувший слишком далеко вперед, в будущее.
Именно так – «Неизвестный Оруэлл» – еще в 1992 году я озаглавил свою беседу в журнале «Иностранная литература» с одной из лучших исследовательницей его творчества, ныне, увы, покойной Викторией Чаликовой. И ее слова не только не устарели, но стали еще актуальнее в наше безумное время.
«Да, неизвестен, – сказала она. – Это кажется странным: писатель с мировым именем, о котором написана целая библиотека литературы… И вдруг – неизвестен… Сложность Оруэлла состояла в том, что у него была высокая чувствительность на любую несправедливость… Он открыл в современном человеке жажду власти, доказал, что власть сама по себе доставляет наслаждение, независимо от возможностей, которые открывает человеку… ХХ век, по Оруэллу, отличен от предыдущих веков тем, что к власти приходит обязательно человек элиты, интеллектуальной элиты… и когда до власти дорвутся ученые и вообще интеллектуалы,