Записки православного менеджера. Избранные места из переписки с разными людьми март 2008 – май 2011 гг.. Эдуард Генрихович Вайнштейн
Читать онлайн книгу.
любится потом. Когда понимаешь, что так больше не повторится. Не повторятся самые простые, самые незнаменитые, банальнейшие минуты жизни, которые остались где-то в тени событий… О, эта «скушная», «проходная», «убитая» «между делом» жизнь, здравствуй, я виноват пред тобою! Не оттого ли ты похожа на сверхзвуковой самолёт: вот пролетел, а звук доходит потом…
В ДЕТСТВЕ
(автор Максим Яковлев, писатель, автор «Фомы»)
В детстве моей «вечной» обузой во дворе была сестра, она была младше меня на четыре года. Как-то зимой она увязалась за мною с санками, а мне надо было убежать со сверстниками по своим делам и я, посадив ее на эти санки, безжалостно мотал ее на них, резко разворачивая и опрокидывая на виражах, добиваясь того, чтобы она сама оставила меня и не просилась со мною к ребятам. И надо было видеть, как этот неуклюжий маленький человечек, перевязанный шарфом, в шубке, терпеливо страдая, вставал после каждого падения и усаживался обреченно в санки и опять вставал, не смея заплакать… Сейчас я возвращаюсь в детство и уже не убегаю, добившись-таки ее горького плача и отказа идти со мной, нет, я бегу к ней, к своей сестренке и целую ее, и отряхиваю ее от снега, и не нужны мне никакие ребята и никакие дела, я прижимаюсь к ее морозной щечке и шепчу: «Прости, прости меня, Юлька, не плачь, я никуда не уйду, я не брошу тебя…»»
Максим Яковлев, в уголочке – Виктор Юрьевич Максименко (29.04.1951—19.01.2008)
Максим Яковлев
Здоровый такой человек, небольшого роста, но очень кряжистый. Очень кстати похож на сына женщины, которая стала опекуном именно моей сестры после смерти ее матери. Этот человек недавно умер, лет в 55. Звали его Виктор Юрьевич Максименко, да и зовут так. И Яковлеву около того. Я как его впервые увидел в редакции, подумал – что тут Виктор Юрьевич делает?
Лето
Автор – Максим Яковлев.
Летом нужно обязательно лечь на спину и закрыть глаза, чтобы услышать набегающий шум и шелест. И потом долгое мычание в вышине самолётика… А когда откроешь глаза, они задохнутся от золота: от сверкания неба и листьев, от её золочёных плеч и волос, от кончика носа и горячих коленок… Она что-то говорит в это время, что-то вроде: – … представляешь? Я ей говорю: ты что, с ума сошла, чего ты добиваешься этим, хочешь, чтобы он совсем…
Я целую её в висок, в такую сладкую ложбинку, а потом уже невозможно миновать губами её глазок. Это очень смешно, потому что он глупый, дёргается и замирает… – Ты совсем не слушаешь меня! Я тебе рассказываю, рассказываю, а тебе хоть бы… – говорит она, затихая. Ветер накрывает нас тишиной облаков и лазури, и тогда она говорит действительно мудрые вещи, например: – Слушай, а давай мы так и будем лежать с тобой, а? Пусть вот так всё и останется… навсегда. – А как же зимой? – задаю я детский вопрос. – Глупый, ничего ты не понимаешь, – вздыхает она, – ты лучше молчи. И я молчу. Сначала просто от любви. А потом уже от потрясения: ведь это же… ВЕЧНОСТЬ…
Когда