– Иисусе! – вскрикнул Женька, морщась и потирая ушибленное плечо. – Кто из вас придумал девиз про пупов? Теперь они угрожают сказать его на открытии смены.

      После подъездного полумрака дневной свет ненадолго ослепил, поэтому то, что за Женькой длинным хвостом стоят парами два отряда и Сережа, стало понятно не сразу.

      – Вы на кружки записались? – деловито осведомилась Анька, чтобы Женька не начал ныть, почему мы так долго.

      – Да, – кивнул он, все еще морщась от боли, – списки у Светы.

      Ребенка со списками звали не Света. Перепутать имена детей было страшнее, чем назвать единорога лошадью, поэтому Несвета сильно обиделась.

      – Я не Света! – громко заявила Несвета и вышла из строя.

      Я взяла Несвету за руку и подвела к Женьке:

      – Я все понимаю, тридцать четыре – это много, но на второй день не отличить Свету от Вани…

      Несвета, которая оказалась Ваней, заныла, но тут же получила от Аньки веточку белой сирени. Эти кусты были везде, и все они были в цвету, но Ванина веточка была необычная. И вовсе не потому, что на ней случайно оказался паук-крестовик, при виде которого Женька заорал громче, чем раненый слон, а потому что это была сирень-говорилка. Получивший ее должен был произнести свое имя, затем передать ее соседу, чтобы тот прибавил к этому имени свое и передал сирень-говорилку дальше.

      – Понятно?! – рявкнула Анька и сунула сирень Женьке, который взял ее только после того, как убедился, что в ней больше никто не живет.

      – Я Женя, и меня здесь всё за…

      Я выхватила сирень и закрыла ладонью ему рот.

      – Женя, Даша, Наташа, Катя… – дойдя до Анькиного имени, я передала ей сирень и кивнула на Женьку: – Что с Похахуйло будем делать? Жить же не даст.

      – Наябедничаем Лехе, – ответила она. – И как можно скорее.