Сели мягко, кто-то в салоне даже захлопал. Специального автобуса для пассажиров рядом не оказалось, он был, видимо, нарасхват в тот вечер. Однако особого неудобства никто не испытал, «Ту» подрулил почти к самому аэровокзалу. Везде, и перед зданием, и внутри него, ощущалась изрядная суматоха. Внеплановые рейсы продолжали прибывать. Табло в зале ожидания не показывало ничего существенного, поэтому Самойлов двинулся к окошку дежурного. Это окошко уже осаждала целая толпа, раздавались возмущенные крики.

      – Бардак везде! С девяносто первого года ничего не изменилось! – орал какой-то человек пенсионного возраста.

      – Развалили авиацию, – поддакнула женщина средних лет, мертвой хваткой держа перед собой баул.

      – Им тоже трудно, – попыталась выступить в роли адвоката другая дама, почище на вид.

      – Если трудно, пусть увольняются! – дал ей отпор горластый пенсионер.

      Минут через двадцать, когда градус возмущения возрос, дежурный сообщил, что рейс на Москву отправят только утром, не раньше половины восьмого.

      – А гостиница?! – завопил один из страдальцев.

      – В порту всё занято, – был ответ.

      Толпа еще поругалась и поредела. Пассажиры, не попавшие субботним вечером в Домодедово, стали расползаться кто куда. Самойлов отошел подальше от источника шума и вытащил телефон. В столице уже знали, что рейс не прибыл (первый звонок он сделал, едва сойдя с трапа). На повторный вызов ответил заместитель директора агентства.

      – Ну, что у тебя?

      – До утра глухо.

      Зам упомянул чью-то мать.

      – Может, машину за тобой прислать?

      – Она часов шесть будет ехать в один конец. Выйдет в лучшем