Немцы шли парой. Сбивать ведущего, конечно, было себе дороже, потому что ведомый-то сзади. Когда ты атакуешь ведущего, то тебя тут ведомый как раз и рубанет. Немцы же были ушлые. Алейников, мой ведущий, был хитрожопый, грубо говоря. Я держался хорошо, реакция нормальная была, но он как даст газ почти до конца – и шурует. Он повернул влево, я за ним, но мне, чтобы его догнать, надо бы газу добавить, а у меня газ полностью дан, и догнать я его могу, только если он опять влево пойдет и я его подрежу. Мне держаться за ним очень тяжело было. И тут он, как обычно по своей привычке, крутанул влево, я тоже за ним влево и смотрю, внизу два «Фокера». Я Алейникову говорю: «Справа внизу два «Фокера». Атакую!» Ведомый «Фокер» повернул влево. Я еще подумал, что он ножницы делает вокруг своего ведущего. Я его проскочил и нацелился на ведущего. Я до этого стрелял, но все с больших дистанций, метров с 600–800, и конечно, мазал. А тут выждал, пока до него метров сто осталось, и как нажал. У него в воздухе что-то оторвалось, и «Фокер» пошел вниз. Его ведомого я потерял. Тут же начал крутиться, смотреть, где второй «Фокер». Ни хрена его нет. Но ничего, прилетели, сели, у меня такое возбужденное состояние. Тут как раз и командир дивизии на аэродроме. Я вылезаю из самолета. Докладываю командиру полка: «Товарищ командир полка, задание выполнено. Сбил «Фоке-Вульф-190». «Это мы уже знаем, – отвечает. – Уже пришло подтверждение от пехоты. Чего у тебя глаз-то дергается?» – «Задергается. Ведомого-то этого немца я потерял. Думаю, срубит на хрен…» Ты пойми, у меня нет-нет, да и возникала такая мысль. Вдруг опять не повезет, хренак – и собьют, и опять в плену окажешься. Как тогда? Скажут: что ж ты, твою мать, только и делаешь, что перелетаешь туда-сюда. А ведь такое могло быть вполне.

      Свой третий самолет я сбил под Берлином. Это был «мессер». Наши нещадно бомбили Берлин. В воздухе стояла гарь, копоть.