Лейтенант перегнал сигарету в уголок рта, и прищурив глаз, посмотрел на меня сквозь тонкую струйку дыма, затянулся, а потом спросил:

      – Ну так что, товарищ, долго молчать будешь?

      В ответ я отвел от него взгляд на небольшую царапину на столешнице, потом на другую. Ножом, что ли, столешницу ковыряли?

      – Давай без вот этих вот фокусов – молчанок всяких, – сказал лейтенант, стряхивая пепел в банку из-под шпрот, – нам с тобой возиться нет никакого желания. Давай так: ты нам, мы тебе? Говоришь свои данные, что натворил, ведь если ты молчишь, значит определенно что-то набедокурил, верно? А мы походатайствуем за тебя перед следствием, чтобы в нормальную хату отправили, ну, чтобы соседи адекватные были, думаю, смекаешь, о чем я… А если продолжишь молчать… сам понимаешь, злые мы на тебя будем, за то, что ты беззаботные сутки нам запорол. Устроим тебе незабываемое пребывание в местах ограничения свободы. Ну так что, сотрудничаем?

      Ага, щас.

      – Молчишь? – вздохнул лейтенант. – Ну-ну, молчи, тебе же хуже.

      Они откатали мои отпечатки пальцев, причем, делали они это не спеша, как будто никуда не торопились, впрочем, так оно и было. На дворе был лишь вечер, часов девять или десять, и судя по всему, до конца смены у ментов еще несколько часов. Причина такой медлительности мне была понятна – она должна была давить мне на нервы и заставить заговорить под грузом мыслей о моей дальнейшей судьбе. Ну и факт того, что откатывают отпечатки пальцев, тоже имеет некий психологический пресс. Мало кому придется по душе эта процедура. Но я молчал. Катали мне пальчики где-то час.

      Когда сканер обработал лист с моими отпечатками, лейтенант перевел все внимание в монитор, постучал клавишами. Я понял, что он пробивал мои пальчики по какой-то базе. Спустя несколько секунд мент хмыкнул.

      – Что там? – спросил сержант из полутемного угла кабинета, где он развалился на диване и смотрел на телефоне какое-то видео.

      – Реестр о нем ничего не знает, – ответил лейтенант.

      – Во как! Стало быть, иностранец? В реестре же их нет? Там же только наши?

      – Только наши.

      – Стало быть, из-за бугра. Точно вражеский разведчик!

      Сержант отложил телефон в сторону, поднялся и пошел ко мне расстегивая на ходу кобуру. Потом взял меня за волосы крепкой хваткой, отвел мою голову назад, свободной рукой вытащил пистолет и принялся всовывать ствол мне в рот, сотрясая воздух криком и брызжа в меня слюной:

      – А, ну, гври сука! Кто! Откуда!

      В ответ я мычу.

      Что ты делаешь? Что ты творишь?! Зачем пистолет в рот?! Я затрепыхался, инстинктивно попытался схватить его за руки и вытащить обратно ствол, но наручники впился в запястья, сковывая мои руки. Я оставил эту затею и почувствовал себя полностью беспомощным.

      Так себе ощущения, я вам скажу. Еще было бы совсем хорошо, чтобы сержант в порыве не нажал на спуск, а то как-то не так я себе представлял свою смерть. Хотя вряд ли нажмет, понимает же прекрасно, что в противном случае остаток дежурства придется соскребать мои мозги с различных поверхностей. Но в какой-то момент я захотел во всем признаться и признался бы, если бы я помнил, кто я и откуда.

      – На кого работаешь? Задание? Ну! Я тебя с-ка, щас расколю!

      Он отпускает волосы и быстрым движением хватает меня за шею и сует ствол еще глубже.

      – Ну как? Приятно? Нравится? Нравится, а? А?

      Ствол проникает слишком глубоко и вызывает у меня рвотный рефлекс. Я начинаю кряхтеть.

      – Серый, хорош! – скомандовал лейтенант. – Ты ему так глотку порвешь!

      Серый еще несколько секунд держит меня за горло, а потом отходит к окну, открывает форточку, чиркает спичкой