Так посещает жизнь, когда ступня снимает

      песчаный слепок дна,

      так посещает жизнь, как кровь перемещает

      вовне, и, солона,

      волну теснит волна, как складки влажной туши

      лилового и мощного слона,

      распластанного заживо на суше,

      и в долгий слух душа погружена,

      так посещает жизнь, как посещает речь

      немого – не отвлечься, не отвлечь,

      и глаз не отвести от посещенья,

      и если ей предписано истечь —

      из сети жил уйти по истечении

      дыхания, – сверкнув, как камбала,

      пробитая охотником, на пекло

      тащимая – сверкнула и поблекла, —

      то чьей руки не только не избегла,

      но дважды удостоена была

      столь данная и отнятая жизнь.

      Я Сущий есмь – вот тварь Твоя дрожит.

      Ляжем, дверь приоткроем,

      свет идёт по косой,

      веет горем, покоем

      и песчаной косой,

      это жизнь своим зовом

      обращается к нам,

      вея сонным Азовом

      с Сивашом пополам,

      ты запомни, как долог

      этот мыслящий миг,

      что проник к нам за полог

      и протяжно приник.

      Проснувшись от страха, я слышал, он вывел меня

      из ряда предметов, уравненных зимней луною,

      ещё затихала иного волна бытия,

      как будто в песке, несравненно омытом волною,

      ещё возбегали в ту область её мураши,

      нетрезвые пузы, зыри, не успевшие смыться,

      и запечатлелась озёрная светлость души,

      пока на окраинах доцокотали копытца,

      причиною страха был ангел, припомненный из

      ангины и игл, бенгальским осыпанных златом,

      и если продолжить, то чудные звуки неслись,

      и створки горели, просвечены тонко гранатом,

      и женщина, ты —

      из белого тела была ты составлена так,

      как песня того, кто тебя бесконечно утратил,

      тот лирик велик был и мной завоёванных благ

      он более стоил, поэтому их и утратил,

      он был вожаком, протрубившим начало поры,

      когда с водопоем едины становятся звери,

      и в джунглях у Ганга топочут слоны, как миры,

      и тени миров, преломившись, ложатся на двери,

      и фермер Флориды следит, как порхающий прах

      монарха, чьи крылья очерчены дельтой двойною,

      своим атлантическим рейсом связует мой страх

      с его стороною,

      и запах был тот, что потом к этой жизни вернёт,

      явившись случайно, явившись почти что некстати,

      и свет, что так ярок, и страх, что внезапно берёт,

      впервые горят над купаньем грудного дитяти.