Одиссея варяжской Руси. Михаил Серяков
Читать онлайн книгу.
истории и религиозных представлениях. Что касается первого вопроса, то мы можем констатировать, что древнейшие из известных нам русов, о которых мы можем сказать что-либо определенное, говорили на славянском языке. Об этом однозначно говорят лингвистические данные: славянская гидронимия и топонимика Западной Прибалтики, причем, как отметил В.Ф. Дамбе, иногда она ближе даже к западнославянской; само славянское происхождение названия куршей, отмеченных в качестве соседей Прибалтийской Руси уже при первом упоминании о ней Саксоном Грамматиком. Об этом же говорит и приведенный выше странный на первый взгляд факт, что германцы заимствовали у славян слово ладья, а не наоборот. Очевидно, что название ладьи было заимствовано германцами явно не в эпоху викингов, когда их собственные суда бороздили моря вокруг всей Европы и даже доплывали до Америки. Вряд ли это был рубеж нашей эры, когда, согласно Тациту, свеоны имели свой собственный флот на Балтике. Поскольку лингвисты датируют славяно-германские контакты V–III вв. до н. э.[121], то, по всей видимости, заимствование интересующего нас слова произошло примерно в этот период. Однако ни письменные источники, ни археологические данные не позволяют однозначно говорить о широком распространении мореплавания у славян в это время. Поскольку Саксон Грамматик с самого начала описывает прибалтийских русов именно как морской народ, имеющий достаточно большой флот, о котором он неоднократно упоминает на страницах своей хроники, наиболее естественно предположить, что слово ладья попало в германские языки именно из языка Прибалтийской Руси.
О славянстве последней свидетельствуют и весьма ранние заимствования из славянского в прибалтийско-финские языки. Как установил профессор К. Вилкуне, славянские элементы были заимствованы финно-угорским населением Прибалтики из двух разных областей и в разные периоды. Более ранние западнославянские заимствования вошли в основном в ливский и эстонский языки, а также юго-западный диалект финского языка, а более поздние восточнославянские заимствования встречаются в восточных диалектах эстонского и финского языков. Последняя группа заимствований датируется приблизительно VI в. н. э., что же касается первой группы, то К. Вилкуне считал, что эти слова попали в прибалтийско-финские языки одновременно с заимствованиями из германского, которые он датировал серединой I тыс. до н. э. С его выводами согласны и эстонские лингвисты: «Существуют некоторые славянские заимствования, которые являются весьма ранними, так как восходят к очень древним славянским исходным формам. К таким словам относится, например, эст. ike, “иго” (фин. ies, род. ikeen), эст. hirs, “жердь” (фин. hirsi, “бревно”), эст. koonal, “кудель” (фин. kuontale), южноэстонское lihits, “ложка”. Эти слова указывают на то, что между славянами и прибалтийскими финно-уграми имелись связи уже в то время, когда славянские языки были еще весьма близки к общему языку-основе, от которого они произошли. Эти первые соприкосновения имели место уже в последние века до н. э., т. е. еще до того,