Я верю: я любим; для сердца нужно верить.

      Нет, милая моя не может лицемерить;

      Всё непритворно в ней: желаний томный жар,

      Стыдливость робкая, харит бесценный дар,

      Нарядов и речей приятная небрежность

      И ласковых имён младенческая нежность.

      Лила, Лила! я страдаю

      Безотрадною тоской,

      Я томлюсь, я умираю,

      Гасну пламенной душой;

      Но любовь моя напрасна:

      Ты смеёшься надо мной.

      Смейся, Лила: ты прекрасна

      И бесчувственной красой.

      Играй, Адель,

      Не знай печали.

      Хариты, Лель

      Тебя венчали

      И колыбель

      Твою качали.

      Твоя весна

      Тиха, ясна:

      Для наслажденья

      Ты рождена.

      Час упоенья

      Лови, лови!

      Младые лета

      Отдай любви,

      И в шуме света

      Люби, Адель,

      Мою свирель.

      Сижу за решёткой в темнице сырой.

      Вскормлённый в неволе орёл молодой,

      Мой грустный товарищ, махая крылом,

      Кровавую пищу клюёт под окном,

      Клюёт, и бросает, и смотрит в окно,

      Как будто со мною задумал одно;

      Зовёт меня взглядом и криком своим

      И вымолвить хочет: «Давай улетим!

      Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

      Туда, где за тучей белеет гора,

      Туда, где синеют морские края,

      Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»

      На тихих берегах Москвы

      Церквей, венчанные крестами,

      Сияют ветхие главы

      Над монастырскими стенами.

      Кругом простёрлись по холмам

      Вовек не рубленные рощи,

      Издавна почивают там

      Угодника святые мощи.

      Ни блеск ума, ни стройность платья

      Не могут вас обворожить;

      Одни двоюродные братья

      Узнали тайну вас пленить!

      Лишили вы меня покоя,

      Но вы не любите меня.

      Одна моя надежда –  Зоя[2]:

      Женюсь, и буду вам родня.

      В сё кончено: меж нами связи нет.

      В последний раз обняв твои колени,

      Произносил