Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга пятая. Евгений Иванович Пинаев
Читать онлайн книгу.
Автопортрет с помазками и стилом на фоне Таватуя…
Официальную бумагу подписывают лица официальные. Передо мной лежит именно такая, аж с четырьмя размашистыми подписями. В верхнем правом углу – меееленько! – обозначено: «Пинаев». Чтобы, значит, не ошибиться в адресате. Пинаев – это я. Мне бумага. Нуте-с, о чём в ней? «Уважаемый Евгений Иванович! – Набрано жирным шрифтом. – Мы рады сообщить Вам, что издательство…» Ишь ты, рады! Представил сразу радостные физиономии коллег, которые рады сообщить, что желали бы получить от меня словесный автопортрет, проиллюстрированный фотографией «форматом не менее 6 х 9».
Я решил откликнуться на призыв, узнав из дальнейших строк, что «юмор – тоже часть философского отношения к жизни». Что верно, то верно. Такой подход ко всякой серьёзности мне по душе.
Как быть? Вообще-то лучший способ откликнуться на «рады сообщить Вам» – это жанр автоэпитафии. Не слишком радостный, но достаточно всеобъемлющий. Правда, лишь в том случае, если он не уступает известному сочинению Брюсова:
Пастырь. Оратор. Воин.
Пас. Возделывал. Низил.
Коз. Огород. Врагов.
Веткой. Мотыгой. Мечом.
Жаль, невозможно переплюнуть классика. А ведь легко представить холмик и пирамидку с фотографией Е. И. Пинаева форматом 6х9, ниже дату рождения: 13 сентября 1933 года, затем тире – и… Вторая цифирь временно отсутствует, но всё равно появится (лучше позже, чем раньше), когда придётся держать ответ перед тем, в кого я, увы, не верую.
Да, автоэпитафии было бы достаточно, если бы не желание оправдать своё сосуществование с жизнью хотя бы в собственных глазах. Мол, жил, копошился, что-то делал. Ведь похвастать-то нечем. Единственное достижение в малолетстве – похвальная грамота, полученная по окончании первого класса. Дальше-то – через пень-колоду! В шестом отсидел два года, с грехом пополам закончил семилетку и созрел для Свердловского художественного ремесленного училища №42. Но прежде чем перебраться из города Щучинска, что в Северном Казахстане, в столицу Сталинского Урала, я, изрядно попотев, сотворил «роман», название которого в памяти не удержалось. «Тайна трёх океанов» – соответствовало бы духу сочинения, ибо творилось оно под впечатлением «Тайны двух океанов» Адамова, хотя и не было абсолютным плагиатом. Так, если у писателя ПЛ «Пионер» пробилась сквозь подводные ледяные заторы, то мой «Комсомолец» умудрился прошмыгнуть под Африкой: нырнув под материк в Средиземном море, вынырнул аж в Антарктике. Однако морская тематика говорит о том, что уже в ту пору «душа рвалась на части», а полное её раздвоение началось в Свердловском военно-морском клубе. Я посещал его несколько лет кряду, грёб на шестивёсельном яле, ходил под парусом и получил удостоверение старшины шлюпки.
ХРУ №42 я так и не закончил. Перебрался в художественное училище им. Шадра, под знамёна Павла Хожателева, но знамёна те ничем не прославил. Пресловутая муза дальних странствий не давала покоя. Мои старшие друзья, художники Охлупин и Терёхин, таскали меня за собой. Мы побывали на Каме, на Алтае, мы… Стоп! На пятом курсе случилась осечка. Причина? Наверное, чесались пятки, и я, бросив училище в середине года, пустился в бега по маршруту Свердловск-Мурманск-Одесса-Кишинёв. В Молдавии остановился, перевёл дух и закончил «Шкоала републиканэ де пиктурэ». Сей подвиг позволил добраться до Москвы и «проникнуть» на живописный факультет Художественного института имени Сурикова, поцеловать полотнище знамени в соцреалистических руках Фёдора Модорова и, снова не прославив себя никакими подвигами, дезертировать со второго курса. «„Мир, открытый тебе во все концы“ открыт и мне, – послал я знаменосцу мысленную радиограмму, удаляясь от „альма матер“ со скоростью курьерского поезда. – Может быть, встретимся: в каждой разлуке сокрыта новая встреча».
Не помню, чьи это слова, но с Модоровым я больше не встретился. «Заболев морем» не в парных тропиках – в Арктике, я решил твёрдо: если «путь искусства долог, а жизнь коротка», то прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые – в четырёх институтских стенах – годы. Пошатаюсь по белу свету, думал я, приближаясь к Кёнигсбергу-Калининграду, и ежели не создам свой «Девятый вал», то, может, напишу «Морские рассказы» или что-то вроде «Фрегата „Паллады“». Тем более, в трудовой книжке – чёрным по белому: «Профессия – матрос».
Матрос, плотник, подшкипер, боцман: «этапы большого пути», который начался и кончился именно в Калининграде – лучшем городе на Земле, потому что в нём прошли мои лучшие годы. От его причалов уходил я в Атлантику, к ним возвращался, здесь я впервые поднялся на палубу трёхмачтовой баркентины «Меридиан», здесь женился на той, которую встретил ещё на Урале и которая родила мне двух сыновей, здесь познакомился с писателем и моряком Юрием Ивановым, с учёным-биологом и тоже моряком Рудольфом Буруковским, здесь, наконец, обрёл (и уже потерял) многих друзей. Оставшиеся до сих пор соединяют меня с Балтикой незримой нитью, поэтому город и люди – тот аккумулятор, который всё время подпитывает все мои морские начинания, всё моё сочинительство. А начало ему положила встреча со Славой