Помню, что много думал о семье Гримбергов, об их положении и причинах происходящего. Внешне они ничем особо не отличались от любой другой семьи в Салеме, все мои знакомые жили примерно так же. Думаю, у них не обошлось без насилия. Юлия видела агрессию отца и матери, а Грим, как мог, держался в стороне. С детьми всегда так. В школе, дома, на отдыхе: одного не трогают, а другой попадает под перекрестный огонь. Грима отличало то, что он чрезмерно опекал Юлию, когда она угодила в беду. Впрочем, для меня многое все еще оставалось загадкой, несмотря на то, что я старался вникнуть изо всех сил.

      – Иногда, когда я остаюсь один, у меня появляется чувство, что я исчезаю, – часто повторял Грим, и я толком не понимал, что он подразумевает под этим, но то же чувство было и у меня, когда я с ними общался. За них нужно было держаться, за Грима и Юлию, чтобы они не исчезли.

      Их детство и юность прошли на моих глазах; с течением времени их образы становились все более двусмысленными, и они казались загадкой, какой, возможно, и были всегда.

      В этом таился некий запрет. За достаточно короткое время мы с Гримом очень сблизились. По крайней мере, мне так казалось; не знаю, чувствовал ли он то же. Но мы ни разу даже не говорили по телефону. После первого разговора с Юлией я проводил как минимум час в день в кровати с телефоном, за беседами с ней. Между нами установилась близость, которая заставляла меня дрожать. Я чувствовал себя живым, как никогда прежде, как будто взгляд прояснился, а чувства оголились. Юлия Гримберг бесповоротно перевернула мою жизнь.

      – Что на тебе надето? – спросила она по телефону накануне вечера кинотеатра.

      Я засмеялся.

      – А что?

      – Я хочу знать.

      – Почему?

      – Просто хочу знать, вот и всё.

      Я тихо проверил, закрыта ли дверь в мою комнату.

      – Боксерские шорты.

      – Это трусы.

      – Трусы – ужасное слово.

      – Но они так и называются?

      – А на тебе? – спросил я.

      – Что?

      – На тебе какая одежда?

      – Трусики. Это тоже ужасное слово?

      – Нет.

      – Мне нравится нижнее белье парней, – сказала Юлия таким голосом, как будто потянулась, и выдохнула в трубку.

      – Ты – девственница?

      Вопрос сам соскочил с губ и потряс меня. Мне захотелось повернуть время вспять.

      – Нет, – ответила она. – А ты – девственник?

      – Нет, – соврал я, уверенный в том, что она не поверила.

      – Сколько лет тебе было? – спросила она.

      – Пятнадцать. А тебе?

      – Четырнадцать.

      Я услышал, как она резко вдохнула.

      – Что ты делаешь? – спросил я.

      – А как ты думаешь? – прошептала она.

      Ее