Разная жизнь. Олег Казаков
Читать онлайн книгу.
в армии, окончил Тбилисский Университет. На первых порах публиковался как журналист-корреспондент..
Тбилиси – город многоязыкий, мне же, как литератору русскоязычному необходима была своя языковая среда. Поэтому я имел давнюю мысль перебраться в Россию, лучше всего в Ленинград (тогда Санкт-Петербург так назывался). После яркой и обильной череды неудач и успехов я в 1981-м году попал в Северную Столицу.
Это великий город великих людей. Он щедр. Он подарил мне настоящую большую боль и настоящее несравненное утешение, т. е. настоящую жизнь. Так что, если
спросить, где бы я хотел быть похоронен: в Тбилиси или в Петербурге я затруднюсь ответом.
Только переехал – и пожалуйста – напечатаны мои переводы с грузинского, да ещё в «Неве» (журнал-то какой!). Так сподобился я, «по мере скорбных сил», заняться литературой, и Ленинградский Дом Писателей стал доброжелательной моей «литературной колыбелью».
Чем мне только не приходилось заниматься – от старшего политического редактора и искусствоведа до уборщика пляжа и стрелка 1-го класса военизированной охраны.
Переводил грузинскую поэзию и прозу; я начинал заниматься этим ещё в Тбилиси, а публиковаться стал в Ленинграде. Газеты, журналы, книги; Ленинград-Тбилиси-Москва. Благодарен, что довелось и читать перед публикой свои стихи, и переведенные. В оригинальных стихах я был одним из сравнительно малочисленных авторов, которые работали русский свободный стих, ошибочно (думается) называемый верлибром. Мои стихи печатались, например, в «Антологии русского верлибра», в «Антологии грузинской поэзии XX века», в сборнике «Молодой Ленинград», в собственном сборнике стихотворений…
Потом Ленинград стал опять Санкт-Петербургом. Особой Милостью Божией могу назвать моё обращение в это время к Христианской Православной вере. Уверовав, я изучал Православное христианство, его историю… Потом преподавал, работал в замечательном издательстве «Сатисъ», с которым дружен и по сей день… Остаюсь жителем Санкт-Петербурга, хотя теперь большей частью с любовью пребываю в старинном Российском городе Торопце…
А в остальном, надеюсь на вашу читательскую благосклонность и снисхождение.
Тифлисский Норд-Ост
Маленькая тетралогия
Первая смерть
Мы жили в Тбилиси, в большом и шумном тбилисском дворе. Жилища без удобств. Такие понятия, как центральное отопление, газ, ванна и т. п. принадлежали иным планетным системам.
На планете нашего двора был один кран, но вода из него – самая вкусная в мире. Наши мамы занимались домашним хозяйством (каких трудов им это стоило – отдельная книга). Наши отцы трудились с утра до вечера, зарабатывая на жизнь. Почти все работали на одном заводе; минут пятнадцать ходу от нашего двора. Есть выражение «натруженные руки»…
Про наших отцов я бы сказал, что это натруженные люди, а многие еще и прошли войну. Однако ропота я не припомню. Мы были сыты, нам покупали обновки, а на праздники в семьях накрывали столы. Хотя с иллюзорной высоты некоторых сегодняшних представлений это было бедно и убого, но ничего светлее, теплее и ласковее тех скромных застолий я более не встречал. Нас всех очень любили. В нашем дворе все очень любили детей. Мы были совсем уже послевоенные дети – дети мира.
Мне купили матроску и бескозырку; не помню, что было написано на ленточке. Однако надпись была золотая, и по обе стороны ее были золотые же якоря. Я сидел при всем этом «обмундировании» на железной лестнице, ведущей в галерейку и комнату, где жила семья моего товарища. Вошел во двор его отец – шаг усталый, а на лице – улыбка. Когда он ступил на лестницу, я встал и поздоровался, отдавая честь, как военный моряк. Он сказал, чтобы я сел, попросил разрешения посмотреть бескозырку. Я, конечно, великодушно позволил. Он повертел ее в руках:
– Ты, когда вырастешь, кто будешь?
– Я?! Капитан!
– Молодец. – Он погладил меня по голове, надел на неё бескозырку и толкнул дверь в свою галерейку.
Нас в детстве столько гладили по голове, что просто удивительно…
Не знаю, почему, но именно эта короткая ласка мне запомнилась. Может быть потому, что этому человеку, суждено было вскоре умереть…
Я не знал, что такое смерть. Вернее знал, что на войне умирали солдаты, что у меня, еще до рождения моего, умерли оба деда и одна бабушка. Но это было все-таки что-то очень далёкое, и к моей жизни никакого отношения не имело. Я был бессмертен, мои родители тоже, мои друзья – тоже. Пространство наших игр было бесконечным. В глазах стариков нашего двора нам с любовью улыбалась вечность.
Отец моего товарища, товарища детства моего, а потом и юности, и зрелости… Отец товарища моего был здоровым, сильным и молодым еще человеком, души в своей семье не чающим. Ничем он не болел. Хотя… наши отцы никогда ни на что не жаловались. И вот, умер он – неожиданно и сразу, на чьих-то поминках, как помнится.
Для меня это открылось страшным, никакого смысла не выражающим, но прямо бьющим в сердце, криком. Этот крик